По команде батальон сгруппировался и бросился в бой, стремительно преодолевая оставшееся до города расстояние. Грохот разрывающихся снарядов возвестил о начале ответного огня. Свист пуль наполнил пространство, разрушил мирное утро. Слева от меня отбросило взрывной волной бойца, но он молниеносно вскочил на ноги и вновь кинулся в атаку, невредимый. Я даже имени его не знал – некогда было познакомиться и подружиться. Не было привалов, походных кухонь, вечерних песен, - стилфайтеры были идеальными солдатами, не нуждающимися в общении, еде и отдыхе. Одна капсула, принятая внутрь, заменяла пищу и давала на сутки энергию. Это существенно облегчало обеспечение ежедневного военного быта, – если нет потребностей, то нет и проблем. Удобства и вовсе были излишни: мы не чувствовали твердости земли, даже если на нее приходилось ложиться. Переброска из одного места дислокации в другое происходила молниеносно: мы могли развивать скорость автомобиля, нам не нужны были «крылья» или «колеса». Некогда было остановиться и поразмышлять о своей судьбе, узнать истории тех, с кем бился бок о бок, - мы были созданы для войны, а не для дружеских вечеринок. Раз-два, раз-два, раз-два, раз-два, - стелющиеся двухметровые шаги приближали нас к цели для короткого победоносного сражения.
Удар потряс мою грудь, но остановил всего на долю секунды, - затем я открыл огонь по укрепленному рву, за которым прятались стрелки.
- За Эмили!!! – рычал, выпуская снаряд за снарядом и яростно наблюдая, как земля взлетает вместе с телами врагов. Стрельба прервалась, но жалости не было, только стремление убрать с пути противника. Подталкиваемый приказом, я, не колеблясь, бежал вперед. Ожесточенное сопротивление вскоре было сломлено, враг уничтожен.
Войдя в город, мы разбрелись по улицам для финальной зачистки. Я переключил оружие на огневой залп и стал поливать ближайшие здания. Старая обтрескавшаяся краска тут же занялась, теперь из горящих окон проблематично будет нас обстреливать. Таким образом продвигаясь вперед, я расчищал дорогу следующему за нами батальону медиков – они займутся ранеными и пленными. Позже на месте развалин мы построим новый город… а может и нет. Мне было все равно, думать об этом – не моя задача.
Город затих в преддверии своего падения, только слышен был позади треск голодного огня, поедающего здания вместе с попрятавшимися партизанами. Справа от меня дом был капитально разрушен, из горы бетонно-кирпичного мусора торчал лишь остов первого этажа. Я решил не доламывать развалины и прошел дальше, но напрасно: в спину прозвучал одиночный выстрел, потом второй. Пуля царапнула по металлическому корсету, издав неприятный скрип. Я развернулся, остервенело нажимая на спусковой механизм. Маленькая фигурка быстро юркнула в проем окна, но огонь догнал ее, и жизнь прервалась вместе с болезненным криком.
- Будьте бдительны. Будьте бдительны. Внимательно прочесывайте брошенные здания. Проверяйте подвалы и чердаки. – Эти приказы размеренно звучали в моей голове вот уже в течение девяти месяцев, подсказывая и направляя. Я слышал их тысячу раз, но они не стали фоном, по-прежнему принуждая к слепому действию. – Ходите по двое для безопасности. Подчиняйтесь. Исполняйте.
Я оглянулся, убедившись, что остался один, – мой случайный напарник ушел дальше. Но не стал окликать его: справлюсь сам. Пули против меня бессильны. Перебросил миномет за спину, вытащил автомат: против партизан он подходит лучше. И осторожно шагнул в оконный проем первого этажа, лишь мельком взглянув на чье-то обуглившееся тело, слишком маленькое, чтобы принадлежать мужчине. Секундная жалость была моментально подавлена во имя Эмили, ее когда-то тоже не пощадили. Жизнь за жизнь, жестокость за жестокость.
- Помните, женщины и дети тоже могут быть врагами. Забудьте о сострадании, это война, - вторил моим мыслям голос оператора.
По обломкам я взошел на бугор из разбомбленной мебели и штукатурки. Надо мной сияло чистое небо: крыша отсутствовала. Слева слышал осторожные шаги, справа – звук бряцанья оружия. Это ловушка, меня окружали.
- Отойдите на безопасное расстояние, - внушал голос, улавливая нейросигналы моего мозга и корректируя поведение в зависимости от ситуации. «Картинка», зримая моими глазами, также передавалась в операторскую, где находились живые люди, действующие согласно приказу: элитные тыловые «войска». Мы были силой, они – интеллектом. – Действуйте издалека. Воспользуйтесь огнеметом для уничтожения всех диверсантов разом. Не рискуйте понапрасну. Помните, ваше тело принадлежит нам, врагу оно не должно достаться. Служите своей стране.
Я отступил назад, – судя по шорохам, партизан было много. Не было никакой необходимости рисковать, можно снаружи спалить все здание. Но я опоздал, к моим ногам прилетела и тут же разорвалась граната, я потерялся в поднятой взрывом пыли.
Начал стрелять наугад, ориентируясь на крики. Слышал многочисленное царапанье пуль о корсет. Кажется, бросили еще и дымовую шашку, чтобы лишить меня зрения и возможности спасения, – ни черта было не видно.
- Бей его, бей!
- Умри, мразь! За наших мужей, детей и родителей! Техасская гнида!
- Стреляйте точнее!
- Сердце слева, Лора, слева!
- На нем броня! – кто-то закричал визгливо, женщина.
- В голову цельтесь, в голову! – Эти слова совпали с ударом в лицо. Защитное стекло треснуло, я окончательно ослеп, заблудился в лабиринте развалин.
- Назад! Отступить! – надрывался бестолковый оператор, в начавшемся сражении слово «назад» не совпадало с понятием «выход». Я исступленно метался, как запертый в клетке зверь, спиной натыкаясь на стены и хаотично стреляя по сторонам, левой рукой защищая лицо от шальных и направленных пуль.
Ответные выстрелы не причиняли вреда, но раздражали изрядно. Я рычал, наступал и искал партизан, радуясь каждому предсмертному крику. Еще один мощный удар по лицу, и пластик разлетелся, проясняя картину: несколько женщин, прячась за полуразрушенными самодельными баррикадами, вели огонь. Я пошел на них, поднимая автомат, и был встречен градом пуль, бивших в грудь и мажущих мимо, все более редких по мере того, как патроны у противника заканчивались. Две пули-убийцы обожгли бровь и щеку, но не смогли проникнуть сквозь металлический барьер, - мне повезло, что попали в искусственную часть черепа. Горячая кровь залепила глаз, потекла по подбородку, но кожей шеи я ее уже не чувствовал. Заревел от ожога, нажал на курок, а затем вздрогнул, чуть не выронив оружие.
Лицо. Одно в толпе, измазанное грязью и копотью, но знакомое. В воспоминаниях пустота, но сердце вдруг болезненно заныло, словно в него по рукоятку вогнали ржавый нож. Палец дрожал на курке, но голос из груди уже вопил во всю глотку: не делать того, зачем пришел – не убивать. Он был столь громким, что на время перекрыл приказы командира. Я по-прежнему не помнил своего прошлого, но знал его из рассказов Джона, видел на бережно хранимой фотографии. И особенно отчетливо представлял после нашего последнего разговора с другом…
- На фронт? Уже завтра? – с очевидной грустью, сжимая напряженный кулак, спросил Джон накануне. Это было через десять дней после того, как я впервые встал на ноги. Некогда было отлеживаться по больницам, я нужен был в строю.