– Он бы не решил ни одну, – вздохнул Иона и уже с закрытыми глазами добавил, – а вот пистолет мог бы.
– Иона! Вы лучше нас знаете, что люди в космосе – это романтическая глупость. Проще и быстрее послать машину. Но первым открыть другую расу должен был человек. Это вопрос крови. Иначе было нельзя. Космос это всегда религия, человек в нём утоляет свой трепет. Узнав о существовании ещё одного обитаемого мира, вся Земля трудилась в едином порыве. Когда вы отправлялись в путь, вы были лучшим из лучших, символом человечества, но когда вернулись, стали чем-то необходимым – его надеждой. Отказываясь говорить, вы лишаете нас большего, нежели то, от чего пытаетесь уберечь.
На лице Ионы промелькнула неуверенность. Он затравлено оглядел белую комнату.
– Вы лишаете нас веры, Иона, – прошептал голос.
Иона напряжённо смотрел в одну точку. Ремешки вжимали старика в медицинское кресло.
– Мы хотим заново поверить. За эти годы мы поняли, что вера иссякает раньше, чем чистая вода или воздух. Вами тоже движет вера, Иона. Иначе вы бы убили себя. На самом деле вам хочется проверить то, что вы узнали. Вам любопытно, Иона, а значит вы всё ещё человек.
– Вера начинается с сомнения, – нехотя согласился Брихничев.
Старец напряг ещё сильное тело, растягивая охватывающие его ремни. Кресло зажужжало, ослабляя хватку. Космонавт размял затёкшие конечности. Под седыми бровями зажглись ясные, ничем не помутнённые глаза.
– Хорошо... В конце концов, с любопытства всё когда-то и началось.
– Мы слушаем, Иона, – голос умело скрыл ликование.
Немного подумав, Иона Брихничев стал говорить.
– Они похожи на нас. Настолько, что в них можно было бы разглядеть наше прошлое. По крайней мере, они уже бились над загадкой атома и знали, что на других планетах могут жить подобные им существа. Наверное, это и было самое важное. Похожесть всегда вызывает одинаковые чувства: хвастовство, обиду, поиск различий. Мы видим того, кто напоминает нас самих, и начинаем сравнивать, гордиться, завидовать. Они сразу поняли беспомощность своих технологий и бросились впечатлять искусством. Возможно, я стал первым из людей, кто проверил, что оно не имеет границ и первым же, кому захотелось их вернуть. Сперва ты полон восторга, но со временем начинаешь различать знакомые жесты, звуки, цвета. Появляется раздражение: то, что простительно при переезде в другую страну, кажется преступным, когда тебя греет другая звезда. Конечно, многое всё равно удивляет. На одном континенте они до сих пор живут в громадных грибах, что-то вроде наших деревьев. У них вообще циклопическая флора – воздух пресыщен кислородом, много влаги, жара – сущий карбон со всеми его обитателями. Представляете влияние громадных скорпионов и пауков на культуру? Одно из их классических музыкальных произведений называется 'Пир многоножки'. До сих пор мурашки по коже. Или народная забава: лазание по хвощам. Раньше так проходили инициации – юноши, залезшие на самый верх, становились мужчинами. Сейчас это просто развлечение, но однажды к одному из таких хвощей приковали пророка. Когда его пожирали заживо, пророк плакал над тем, что чудища не ведают что творят, и просил беснующуюся толпу не ожесточаться на чужаков. Это не единственное религиозное учение на планете, но, вероятно, благодаря нему меня вполне сносно приняли. Хотя воинственности им тоже не занимать. На одном из парадов они грохотали из пушек и со свирепым видом скакали мимо меня на шестилапых созданиях, что-то вроде наших альпак или лам. Эти животные умеют карабкаться по плавунам, но выглядят миролюбиво, – нежные чёрные глаза в белом пушке. Поэтому на морды надеваются маски с клыками или тряпичные шлема, изображающие черепа, нечистую силу, что-то ещё... Такие милые и добрые животные, а они на них в бой... впрочем, кони ведь тоже добрые? Понимаете... у них всё 'что-то вроде'. Почти всему я могу найти сравнение, но при этом чувствуется, что они – другие. У них иная судьба. При всей похожести мы разные и разные абсолютно.
Иона остановился, переводя дух.