— Опять пил? — начал я допрос с пристрастием.
— Ага. — Митька блаженно щурился. — Раздавили с Юсимом поллитровочку. Сперва тебя хотел кликнуть. Заглянул в палату — ты с Грушецким толкуешь. Да ведь и не стал бы ты выпивать, верно? А у меня такое дело, что никак нельзя без этого.
— Необходимо водку глушить в такую жару?
— Гляди на него, каков! Что твой замполит. Нынче-то я, Славка, на законном основании. Письмо из дому пришло. У моего Андрюхи пацан родился. Вишь, как повернулось-то! Мать прописала, нашей, федосовской, породы пацаненок. Ну Андрюха! Ну, зверь мужик! Вишь, какое дело, Славка. Так что ты зря на меня так. На законном основании, с радости, пол-литра я взял.
— Может быть, может быть. — У Митьки было такое счастливое лицо, что не хотелось портить ему настроение. — У меня, между прочим, тоже есть новости. Завтра перебираемся в Арменикенд, в клинику профессора Ислам-заде.
9
Пошел второй год после ранения. Временами мне кажется, что вся моя жизнь прошла в госпитальных палатах. И все-таки я не чувствую себя необратимо отторженным от людей, от нормальных человеческих запросов и желаний. Не знаю, глупость это или легкомысленность, но в душе моей почему-то живет надежда, что все еще как-то устроится, что я не всегда буду только обузой для людей. Встреча с профессором Ислам-заде была как бы первым сигналом из того будущего, о котором я после возвращения на родину мечтал, как моряки, терпящие бедствие в океане, мечтают о береге. Я все больше и больше верил в скорую счастливую перемену в моей судьбе…
В каких только госпиталях не пришлось мне побывать за долгие месяцы после ранения! В палаты превращались бывшие монастырские кельи, школьные классы, номера отелей, громадные солдатские казармы, просто жилые комнаты. И, только оказавшись в клинике Ислам-заде, впервые попал я в больничную палату, специально для этой цели построенную.
Определили Митьку и меня на второй этаж. Его — в четвертую палату, меня — в пятую. Моими соседями опять были Леонид Грушецкий и Васька Хлопов. По-прежнему устроились мы рядышком, как будто ничего для нас не изменилось.
Митька встретился с каким-то своим земляком и застрял во дворе. А я, определившись, отправился на разведку. Спустился по лестнице на первый этаж. Длинный и широкий коридор был полон света. Одна стена, выходящая множеством окон к югу, казалось, не защищает совсем от солнечных лучей. Противоположная состояла как будто только из дверей. Их было не меньше десятка. Я шел по коридору и читал таблички: «Стоматологический кабинет», «Рентгеновский кабинет», «Физиотерапевтический кабинет», «Кабинет лечебной физкультуры», «Процедурная», «Душевая», «Библиотека»…
Библиотека — это интересно. Дернул культей за ручку. Дверь не поддалась. Постучался. Никто не ответил. Очень интересно: библиотека есть, а книг не получишь. Хотел уже было уйти, как вдруг услышал:
— Товарищ больной, одну минуточку!
По коридору в мою сторону, заметно хромая и стуча тяжелым протезом о доски пола, шла совсем юная девушка — можно сказать, девочка — в белом халате. Хорошенькое с красной впадинкой шрама на левой щеке лицо улыбалось приветливо и дружелюбно. Синие в солнечном свете глаза смотрели на меня с бесхитростным любопытством. Незнакомка спросила:
— Вы новенький?
— Новенький. А вы хозяйка библиотеки?
— Ну, скажем, не хозяйка. — Она совсем по-детски засмеялась. — Библиотекарь — это верно. Работаю.
— Работаешь? Простите, работаете?.. — Мне почему-то стало неловко оттого, что чересчур внимательно рассматриваю ее и замечаю такой же внимательный взгляд, направленный на меня. — Сколько же те… простите, сколько вам лет?
— Семнадцать. А что?
— Нет, нет, ничего. Просто… — Я невольно посмотрел на ее протез в темном чулке. — Ничего, я так…
— Это от бомбежки, — сказала она, отпирая ключом высокую белую дверь. — Мы с мамой эвакуировались из Киева. Эшелон разбомбили. Мама погибла, а я вот…
— Прости… простите, пожалуйста.
— Не страшно. Я привыкла. Хотите записаться?
Окна библиотеки выходили на север, в затененный деревьями уголок просторного двора, по которому гуляли больные в серых, синих, коричневых халатах, в больничных пижамах. В помещении библиотеки было не так жарко, как в коридоре. Оно выглядело тесным от забитых книгами стеллажей. Место библиотекаря было за деревянным барьером. Перед этим барьером стоял длинный стол, на котором в беспорядке лежали подшивки газет и журналы «Огонек» и «Крокодил».