— Нет, слушай! О н и — нет! Один палец должен двигаться, один. Один, Слава, — тоже хорошо. Один, слушай, двигается — все делать можно. Пока я доволен.
Ночью я и не старался уснуть. Подносил и подносил к лицу свою новую руку — расходящиеся циркулем «пальцы» — и наблюдал, как отходит в сторону от бывшей локтевой кости бывшая лучевая и как потом возвращается на место. Я заставлял подвижный «палец» отстраняться от неподвижного, двигаться вверх, вниз. Меня так и сморил сон с поднятой рукой…
19
Стоматолог Ирина Александровна Погребная изо всех сил старалась выглядеть моложе, чем значилось в паспорте, и требовала, чтобы ее называли Ирочкой. Она носила чересчур короткие платья и белые халаты, из-под которых видны были ее довольно полные ноги выше колен. Темные волосы выбивались из-под белой косынки и рассыпались по плечам. Смешливая и общительная, Ирочка была дружна со многими больными из фронтовиков. Но, по слухам, ничего лишнего себе не позволяла…
Она была подругой Люси, и я, оказываясь в кабинете стоматолога, нарочно старался навести разговор на Люсино бессердечие к Борису. Мало того, что бросила слепого мужа, так еще устроила эту демонстрацию на Леночкином дне рождения! Вообще-то Ирочка была не прочь поговорить со мной о чем угодно (особенно, конечно, о Митьке), но стоило мне произнести Люсино имя, как Ирочка моментально пускала в ход свое самое сильное оружие — бормашину…
Ей вдруг захотелось вставить мне зуб на месте сломанного переднего, хотя — Ирочка сама призналась — протезирование не было ее специальностью. Но она мечтала овладеть профессией зубного техника. Этими своими планами она тоже «по секрету» поделилась со мной. Мне вообще с некоторых пор досталась роль пажа при королеве Ирочке. Она посвящала меня в тайны, до которых мне не было ровно никакого дела. Я не понимал, для чего она рассказывает, какая у нее прекрасная комната на проспекте Кирова, с какой целью сообщала, что собирается оклеивать комнату новыми обоями («зеленое поле, желтенькие цветочки»), зачем ей понадобилось посвящать меня в свои отношения с бывшим мужем, который всеми правдами и неправдами добивается прощения и мира с Ирочкой?
И только после Леночкиного дня рождения и особенно после того, как Митька уехал «на хауз», до меня дошло, что желание женить на себе Федосова стало для Ирочки смыслом всех ее поступков. Она интересовалась, пишу ли я Митьке, предлагала свою помощь, если я захочу написать еще письмо, и просила не забывать кланяться ему от нее. Обязательно…
Я сидел в зубоврачебном кресле и почти не отвечал Ирочке. Она стояла ко мне спиной, размешивала какой-то состав на столике у окна. Настроение у меня было препаршивое. В стоматологический кабинет я пришел из библиотеки после разговора с Леночкой. И вот сейчас, вспоминая этот разговор, не в состоянии был понять, чем так расстроен, из-за чего на душе такая беспросветность, откуда это чувство покинутости.
А началось все еще в кабинете ЛФК. Я, как всегда, сразу же после обхода пришел туда на массаж. Только перешагнул порог — обратил внимание на скопление больных в углу около шведской стенки и услышал знакомый веселый голос. Трудно было в это поверить, — но как тут не поверишь? — на своем месте как ни в чем не бывало сидела Люся…
Я посмотрел на Бориса. Слепой массажист занимался своим делом. На деревянном топчане перед ним лежал больной в кальсонах, но без нательной рубахи. Лежал вниз лицом. Выбеленными тальком ладонями Борис массировал кожу между его лопатками. На спине больного я рассмотрел фиолетово-красные пятна рубцов. Запрокинутая голова Бориса казалась еще сильнее потяжелевшей в затылке. Лицо напряженно застыло. При веселом смехе жены он вздрагивал.
Пока Борис делал мне массаж руки и ноги, мы не сказали друг другу ни слова. Лечебную физкультуру Джемал мне не отменял. Но я после массажа не пошел к Люсе в угол, а потихоньку выскользнул из кабинета. Повернул в библиотеку.
Леночка стояла у барьера спиной ко мне, просматривала какую-то книгу. Поверх сарафана на ней была белая пуховая кофточка — наш с Митькой подарок. Леночка услышала мои шаги, повернулась. Она выглядела обиженным ребенком. Вдоль туловища бессильно свисали тоненькие ручки, глаза смотрели на меня обреченно. Лицо Леночки припухло от слез.