Все это с каждым часом отодвигалось, делалось все безразличнее. Я пока не сознавал, что со мной происходит, и сносил безропотно боль и страдания. Мне было все равно. Пусть санитары носят меня в перевязочную и укладывают на жесткий стол, пусть сестры отдирают от ран присохший к ним бинт, пусть колют толстой иглой в одно и то же место внутри сгиба руки, отыскивая ускользающую вену, чтобы влить в кровь глюкозу, пусть капитан Тульчина делает в операционной пункции, всаживая в позвоночник тупую иглу-трубу, отчего отнимается и мертвеет вся нижняя половина тела. Меня ничто больше не касалось…
«Для чего они ходят, зачем разговаривают? С какой радости хохочут, стучат ложками, гремят посудой, почему «швестер» так часто смеется? Кому это надо — стонать, звать сестер? Не мешают им разве свет, громкие голоса? Как не понимают, что это счастье — раз и навсегда избавиться от шума, света, запахов, от боли и тошноты?..»
— Славик, а Славик? Слушай, чего скажу. Я это, Галя. Любовь Михайловна к тебе идет. Чего же ты? Господи… Не слышишь, чего говорю? Ох ты господи…
Само собой разумеется, я все слышал. Но упрямо не открывал глаз. «Чего ей от меня надо? Мало им других раненых, что ли?» Но напрасно я упорствовал, напрасно надеялся, что она от меня отвяжется.
— Господи, что ты станешь с ним делать? — бормотала Галя огорченно. — Беда мне, да и только. Славик!..
Меня так и подмывало выругаться, зло и грубо. Какого черта, в самом деле?.. Но я молчал — и подумать было страшно, чтобы открыть рот. А Галя стояла около меня и не собиралась уходить. Я уже чуть было не открыл глаза, когда она протяжно вздохнула и отошла. Наконец-то! Откуда-то издалека начало подступать блаженное притупление боли, меня стала обволакивать тишина. Вот-вот, еще совсем немного, и все будет хорошо. Скорее бы!..
— Горелов! — Чей это голос, не по-женски начальственный, властный? А, да ведь это капитан Тульчина, Любовь Михайловна. Ее только ее хватало! — Слышишь меня, Горелов? Слышишь ведь, вижу! Почему же не отвечаешь? Возьми себя в руки, пожалуйста. Ну-ка, посмотри на меня!
— Доктор… Я не… не хочу…
— Что значит — не хочу?! Это что за капризы? К тебе начальник отделения пришел, ясно? Офицер приказывает — обязан ты подчиниться или нет? Я тебя спрашиваю.
«Ей кажется, я просто раскис. — Меня обижает притворно строгий голос Любови Михайловны. — Побыла бы в моей шкуре — не разыгрывала бы комедию». Но ведь не отстанет она, пока не добьется своего. Я заставляю себя открыть глаза.
— Вот и молодец! — Любовь Михайловна присаживается на краешек моей кровати. — У меня к тебе просьба, Горелов. Ответь на два-три вопроса, и я обещаю не напоминать о себе, пока сам не позовешь. Идет?
Что им всем от меня надо, в самом деле? Я вопросительно смотрю ей в глаза. Капитан Тульчина спрашивает:
— Ты готов к разговору?
Я молча киваю в ответ.
Она берет меня за левую руку. Странно, я почти не ощущаю ее пальцев. Кожа на моей руке как будто омертвела. А капитан Тульчина, не отпуская руки, смотрит на меня так сердобольно, что становится не по себе. Она знает обо мне, наверное, что-то такое… Я спрашиваю шепотом:
— Почему вы молчите?
— Что? Почему молчу? Видишь ли, Слава, какое дело. Я должна объяснить все это тебе, пока ты в состоянии меня понять. Слушаешь?
Я молча киваю в ответ.
— Вот и отлично. — Она опять умолкает и сидит в задумчивости, как будто не может вспомнить нужное слово. Потом рывком поднимает голову. — Состояние твое сейчас крайне тяжелое. Абсцесс мозга, требуется операция. Это будет операция трудная и для тебя, и для хирурга. Трудная и опасная. А оперировать придется мне — майора Смолина в госпитале больше нет. Я должна знать, согласен ли ты.
— Без нее нельзя? — шепчу я, заранее предвидя ответ. Вспоминаю операционную: блеск инструментов, запах эфира, люди в масках, резиновых перчатках и плотных, похожих на клеенчатые халатах… Оглушительный хруст костей черепа, музыка Штрауса… — Опять трепанация?..
— К сожалению, никак нельзя. — Любовь Михайловна наклоняется к моему лицу, и я, вместо того чтобы с ужасом думать об ожидающих меня страданиях, жалея капитана Тульчину, замечаю, как ей трудно объяснять мне мое положение и как она хочет помочь мне. — Понимаешь? Вот и отлично. Видишь ли, нам нельзя терять ни минуты. Очень прошу тебя, Слава, не тяни с ответом. Примешь решение, передай мне через Галю. Идет?