Пипо хотел узнать, есть ли у Новиньи эти нерегистрируемые качества ученого. И если нет, он не позволит ей сдать экзамен, сколько бы информации она ни зазубрила.
Похоже, Пипо становится проблемой. Новинья знала, как ведут себя взрослые, когда не хотят дать ей поступить по-своему и стремятся избежать ссоры. «Конечно, конечно, ты можешь сдать экзамен. Но зачем так спешить? Подожди, подумай. Ты уверена, что сдашь с первой попытки?»
Новинья не хотела ждать. Она была готова.
— Поднимайте обруч, я прыгну, — сказала она.
Ее лицо стало холодным. Этого тоже следовало ожидать. Это хорошо. Холод — хорошо. Она может всех заморозить до смерти.
— Я не хочу, чтобы ты прыгала сквозь обруч.
— Я прошу только, чтобы вы поставили их в ряд — так у меня быстрее получится. Я не могу ждать неделями.
— Ты слишком торопишься, — задумчиво проговорил он.
— Я готова. Звездный Кодекс позволяет мне совершить попытку в любое время. Это мое дело и дело Звездного Конгресса, и я не вижу причины, по которой ксенолог должен подменять Межзвездную Экзаменационную Комиссию.
— Значит, ты невнимательно читала закон.
— Единственное, что мне нужно для досрочной сдачи, это разрешение моего опекуна. А у меня его нет.
— Есть, — возразил Пипо. — Со дня смерти твоих родителей твой опекун губернатор Босквинья.
— Она согласна.
— При условии, что ты придешь ко мне.
Новинья видела, как внимательно он смотрит на нее. Она не знала Пипо, а потому решила, что это то самое выражение, которое она ловила по многих глазах, — желание главенствовать, управлять ею, сломить ее волю, лишить независимости. Желание заставить ее подчиниться.
Изо льда — огонь.
— Что вы знаете о ксенобиологии?! Вы только ходите и разговариваете со свинксами, а сами не понимаете, как работают гены! Кто вы такой, чтобы проверять меня? Лузитании нужен ксенобиолог, уже восемь лет. А вы хотите заставить всех ждать дольше просто потому, что вам нравится власть!
К ее удивлению, он не испугался, не отступил, даже не рассердился, будто ничего не слышал.
— Вижу, — кивнул он. — Ты хочешь стать ксенобиологом, потому что любишь людей Лузитании. Ты увидела, что им это надо, и решила пожертвовать собой, посвятив себя в столь юном возрасте альтруистической службе на благо ближних своих.
Полный абсурд. И вовсе она так не думала.
— Разве это не причина?
— Была бы стоящей, если б была правдой.
— Вы обвиняете меня во лжи?
— Твои собственные слова выдают тебя. Ты говорила, как они, люди Лузитании, нуждаются в тебе. Но ты живешь среди нас. Ты провела среди нас всю жизнь. Готова пожертвовать собой, но не ощущаешь себя частью общины.
Значит, он не из тех взрослых, которые поверят любой лжи, лишь бы не разрушать иллюзию, что она такой же ребенок, как все.
— А почему я должна ощущать себя частью общины? Ведь это не так.
Он серьезно кивнул, будто обдумывая услышанное.
— А частью какой общины ты себя считаешь?
— Кроме этой на Лузитании есть только община свинксов, но я не поклоняюсь деревьям.
— На Лузитании много общин. Например, община учеников.
— Не для меня.
— Знаю. У тебя нет друзей, нет близких, ты ходишь к мессе, но не на исповедь. Ты совсем одна, ты стараешься по возможности не соприкасаться с жизнью колонии, пожалуй, с жизнью человеческой расы вообще. По моим сведениям, ты живешь в полной изоляции.
А вот к этому Новинья готова не была. Он коснулся глубоко спрятанной самой болевой точки, а ей нечем защищаться.
— Если и так, я не виновата.
— Знаю. Знаю, где это началось, и знаю, кто виноват в том, что это продолжается по сей день.
— Я?
— Я. И все остальные. Главным образом я. Я знал, что происходит, и ничего не предпринимал. До нынешнего дня.
— А сегодня вы собираетесь помешать мне получить то единственное, что важно для меня! Спасибо за сочувствие!
Он снова серьезно кивнул, будто принимая ее саркастическую благодарность.
— Видишь ли, Новинья, в определенном смысле не важно, что это не твоя вина. Город Милагр — общество и должен действовать, как обществу положено: добиваться наибольшего доступного счастья для всех своих членов.
— То есть для всех жителей Лузитании, кроме свинксов и меня.
— Ксенобиолог очень важен для колонии, особенно для такой, как наша, окруженной оградой, ограниченной в развитии. Наш ксенобиолог должен отыскивать пути, как выращивать больше протеина и карбогидратов на гектар, то есть изменять гены земной пшеницы и картофеля, чтобы…
— …Получить максимум питательных веществ, возможный для данной планеты. Вы всерьез считаете, что я собиралась сдавать экзамен, не зная, в чем будет состоять дело моей жизни?
— Дело твоей жизни — посвятить себя работе на благо презираемых тобой людей.
Теперь Новинья отчетливо увидела поставленную ловушку. Поздно, пружина сработала.
— Значит, вы считаете, что ксенобиолог не может работать, если не любит тех, кто пользуется плодами его труда?
— Мне безразлично, любишь ты нас или нет. Я просто хочу знать, чего ты добиваешься на самом деле. Почему ты так жаждешь стать биологом.
— Элементарная психология. Мои родители умерли на этом посту, я хочу занять их место, сыграть их роль.
— Может быть. А может быть, и нет. Что я хочу знать, Новинья, что я должен знать, прежде чем позволю тебе сдать экзамен, — это к какой общине ты принадлежишь.
— Вы сами сказали, что таковой нет.
— Невозможно. Личность определяется по тому обществу, к которому она принадлежит, а также по тем, к которым она принадлежать не желает. Я есть это, это и вот это, но ни в коем случае не то и вон то. Все твои дефиниции негативны. Я могу составить бесконечный список того, чем ты не являешься. Но личность, которая по-настоящему верит, что не принадлежит к обществу, неизбежно убивает себя. Или уничтожает свое тело, или отказывается от индивидуальности и сходит с ума.
— Чистая правда, я безумна, как Шляпник.
— Ну нет. Не безумна. У тебя есть цель. Тебя гонит какая-то страшная волна. Экзамен ты непременно сдашь, но, прежде чем я позволю тебе сдавать, мне нужно понять: кем ты станешь? Во что веришь, чему принадлежишь, о чем заботишься, что любишь?
— Никого, ничто, ни в этом мире, ни в следующем.
— Не верю.
— Я еще ни разу не встречала хороших людей, только моих родителей, а они мертвы! И даже они — никто ничего не понимает.
— Тебя.
— Конечно, я же что. Не так ли? Но никто не понимает никого, даже вы. Вы притворяетесь мудрым и добрым и только заставляете меня плакать, потому что в вашей власти помешать мне делать то, что я хочу…
— Заниматься ксенобиологией.
— Да. И этим тоже.
— А чем же еще?
— Тем, чем вы. Только вы все делаете неправильно, вы работаете просто глупо!
— Ксенолог как ксенолог.
— Они совершили дурацкий ляп, когда создали новую науку, чтобы изучать свинксов. Свора старых прожженных антропологов, которая надела новые шляпы и стала называть себя ксенологами. Но вы никогда не поймете свинксов, если будете просто наблюдать за ними! Они продукт иной эволюционной цепочки. Нужно разобраться в их генах, в том, что происходит внутри клеток. Нужно изучать других животных — свинксы ведь не с неба свалились, никто не может существовать в изоляции…
«Не читай мне лекций, — подумал Пипо. — Расскажи, что ты чувствуешь». И, чтобы спровоцировать ее, прошептал:
— Кроме тебя.
Сработало. Холодное презрение сменилось яростным выпадом.
— Вы никогда не поймете их! Это сделаю я!
— Почему ты так взволнована? Что тебе свинксы?
— Вы никогда не поймете. Вы добрый католик. — Сколько презрения в одном слове. — Эти книги в Черном Списке.