Выбрать главу

— Я затеял этот фокус с зеркалом больше для Томаса. Он довольно склонен к суевериям, хотя и стыдится признаться: бережет татуировку как талисман, верит в предчувствия и приметы. Вот я и подумал, что «гадание» по зеркалу должно поразить его, вызвать суеверное почтение ко мне. И кажется, не ошибся. Благодаря такому «гаданию» мне удалось завоевать его доверие.

Но больше колдовать с зеркалом Морис все-таки не стал, небрежно заметив на следующий день за завтраком:

— Метод слишком древний, кустарный, малопроизводительный. Надо расшатать психологический барьер в его памяти более сильными средствами. Попробуем пробиться к воспоминаниям о детстве с помощью химии.

— Все-таки «таблетки памяти»?

— Не только. Есть немало новейших средств, позволяющих провести так называемый наркоанализ.

— А в чем он заключается?

— Ну, пациент начинает как бы бредить, испытывая склонность к откровенности. Надо только умело задавать вопросы. Правда, он станет произносить довольно бессвязные фразы. Включим магнитофон, а Ганс для контроля станет все запоминать и потом запишет: таким образом я убью сразу двух зайцев — и память Ганса лишний раз проверю, и постараюсь пробудить давние детские воспоминания у Томаса.

— А поговорку о двух зайцах ты не забыл? — спросила я.

Но муж сделал вид, будто погрузился в свои ученые думы и меня уже не слышит…

— Ну, каковы успехи? — спросила я его вечером.

Морис поморщился:

— Опять пока не блестяще. Почему-то он отнесся к таблеткам весьма настороженно и даже испуганно. Я стал успокаивать, что они совершенно безвредны. Спрашиваю: «Вам какие-нибудь таблетки давали раньше?» — «Нет, — отвечает. — Не помню. По-моему, не давали». — «Так почему же вы их боитесь?» — «Вообще не люблю принимать лекарства», — отвечает, но, по-моему, он что-то скрывает, кривит душой. Совершенно непонятно, почему его так напугали эти таблетки? Все-таки я его уговорил, и он принял их. Стал расспрашивать, когда уснул. Он говорил много, но разобраться в этом «потоке сознания» нелегко. Воспоминания сравнительно недавние, связанные все больше с тем, как его обманула и бросила жена…

— Представляю, что он наговорил. Хорошо, что меня не было.

— Да, мы с Гансом чувствовали себя довольно неловко, слушая его признания. Я даже не решился дать ему прослушать запись. Видно, уход жены оставил в его памяти очень прочный и болезненный след…

— Еще бы!

— Получился своего рода шоковый барьер, и, как через него теперь пробиться к его детским воспоминаниям, просто не знаю.

Нечасто приходится слышать от Мориса такие признания.

Значит, орешек ему попался действительно крепкий.

— Понимаешь, — продолжал он, — получается стрельба вслепую, наугад. Даже повторений воспоминаний не получаем, хотя бы как в опытах Пенфилда…

— А что это за опыты?

— Разве ты не знаешь? Стыдно.

— Но ведь я недавно замужем за психологом.

— Неважно. Это одно из важнейших открытий последнего времени. Профессор Пенфилд — известный канадский нейрохирург, пожалуй, даже крупнейший сейчас в мире. Несколько лет назад, делая операции на мозге, он натолкнулся на очень важные и интересные явления. При таких операциях исследователи стараются воспользоваться представившейся редкой возможностью и, разумеется с согласия пациента, проводят некоторые исследования, скажем, вживляют в кору головного мозга тончайшие электроды и…

— Ну уж я бы не разрешила, чтобы копались в моих мозгах.

— Напрасно. Это совершенно безопасно и безболезненно. Мозговая ткань — единственная в нашем организме, полностью лишенная болевой чувствительности. Вскрыв черепную коробку под местным наркозом, можно потом вести операцию и при этом беседовать с пациентом на любые темы — он ничего не чувствует.

— Ты думаешь, меня успокоил, рисуя такую идиллию? Ужас!

— Просто у тебя слишком живое воображение. Но зато такие операции дают бесценную возможность изучать живой мозг. Пенфилд воспользовался ею и попробовал раздражать височные доли мозга своих пациентов слабым электрическим током. Результаты оказались поразительными. При раздражении некоторых извилин люди явственно, во всех деталях и красках, вспоминали картины давно пережитого. Один из пациентов услышал, как его знакомая играет на пианино старую, забытую мелодию, слышал ее шутки и смеялся вместе с нею. Другой вдруг увидел грабителей с ружьями, словно иллюстрацию к детективному роману…

— А может, он в самом деле просто вообразил эту сценку, а вовсе не вспомнил? Как Ганс.

— Нет, ему действительно довелось пережить такую встречу с грабителями в юности. Несомненно, ожившее воспоминание. И его удавалось воскрешать снова и снова во всех подробностях, раздражая тот же участок мозга. Пациенты рассказывали, что воспоминания развертывались перед ними в строгой временной последовательности, словно кинофильм. И длились они, по наблюдениям Пенфилда, столько же времени, сколько заняли бы реально совершающиеся события. Значит, все увиденное и пережитое словно действительно где-то записано в памяти.