— А море? Он же уверяет, будто никуда не выезжал из Швейцарии, никогда не был на море. Как же он видит его во сне? — спросила я.
— Ну, с морем дело темное, — покачал головой Морис. — Оно может присниться, даже если он и никогда не был на море. В кино-то он его наверняка видел. Мы, современные люди, смотрим слишком много кинофильмов и телевизионных передач. Мир для нас так знаком, что порой начинаем путать, что видели в кино, а где были на самом деле.
— Опять он стонет, — сказала я. — Мне его жалко, Морис. Может, лучше его разбудить?
— Пожалуй, пора.
Мы с Гансом вышли, и Морис начал будить Томаса, предварительно внушив ему, что, проснувшись, он будет чувствовать себя здоровым, свежим и бодрым, все его опасения и тревоги пройдут.
На счете «пять» Томас открыл глаза.
— Ну, как поспали?
— Хорошо. Только неприятный сон видел.
— Какой?
— Будто я с какими-то мальчиками заперт в комнате. В сад не пускают… Душно, неприятно.
— В какой сад? В тот же, который снился вам раньше?
— Да.
— Откуда вы знаете, будто это тот же сад? Вы видели его из окна?
— Нет. Окно маленькое, высоко, под самым потолком. И на нем решетка. Но за стеной сад, я чувствую.
— Что же это тогда за комната? Тюрьма?
— Не знаю. Нет, не похоже. Но мы чем-то напуганы. Стучим, а дверь не открывают. Страшно.
— А обычно, в естественном сне, вы видите неприятные вещи?
— Последнее время часто, — хмуро ответил Томас.
— Этот сон сейчас был очень неприятный?
— Неприятный… страшный…
— Ну ладно, больше вас мучать сегодня не буду. До завтра!
— До свидания, доктор!
Просматривая вечером стенограмму своих разговоров с Томасом, Морис откинулся на спинку стула и недовольно сказал:
— Мало он рассказывает подробностей о своих снах. Наверное, стесняется, смущает непривычная обстановка. Попробуем изменить методику и разговорить его.
Усыпляя Томаса на следующем сеансе, Морис дал ему такой приказ:
— Вам снится сон… Вам снится приятный сон. Все, что вы видите и переживаете в этом сне, говорите громко, вслух, не пробуждаясь!
«Неужели и это возможно?» — подумала я. Морис взял Томаса за руку, высоко поднял ее и отпустил. Рука безвольно упала.
— Отлично, третья стадия…
— Одну минуточку! — вдруг раздался голос Ганса. — Прошу вас, профессор, сидите так возле него, не шевелитесь.
— Что вы задумали? — недовольно повернулся к нему Морис. — Притащили сюда блиц, хотите снимать? Зачем?
— Для истории. Будут хорошие снимки для нашего маленького музея…
— Незачем… Да и опыты только начинаются, — поморщился Морис, но махнул рукой: — Ладно, фотографируйте скорее, раз уж нацелились.
— Минуточку!
Лампа ослепительно вспыхнула в руках Ганса раз, другой, третий.
Томас вдруг отчетливо сказал, не открывая глаз:
— Пить очень хочу…
— Бросьте аппарат, следите за магнитофоном, — сказал секретарю Морис.
Помолчав, Томас жадно облизал губы и проговорил:
— Жарко мне… Немножко хотя бы… Еще полежим немножко на солнышке… Нет, не могу больше лежать. В сердце колет… — Он покачал головой и забормотал: — Я не собираюсь… Хорошо, пойдем. Не могу больше. Нет, газированной я не люблю, лучше простой…
Полежал спокойно, потом опять завертел головой, словно ему что-то мешало:
— Солнце светит прямо в глаза. Перейдем на ту сторону…
Мы поспешили выйти в соседнюю комнату, и Морис разбудил Томаса.
— Хорошо поспали? — спросил он.
— Хорошо, — ответил тот, быстро вставая и потягиваясь. — Ноет рука что-то. Наверное, отлежал.
Морис задумчиво кивнул и спросил:
— А вообще как себя чувствуете?
— Прекрасно.
— Что-нибудь снилось?
— Мы были на пляже… Большой пляж на Лазурном берегу. Лежу на песке, и очень жарко стало. Масса народу, пить страшно хотелось. Губы сохли. Мне и сейчас хочется пить. Могу я вас попросить?
— Пожалуйста. — Морис налил ему стакан воды и спросил: — А у кого вы просили пить во сне?
— У жены.
— Вы с ней были на пляже?
— Да. Я не могу долго лежать на солнце. А ей хоть бы что.
— Это она предлагала вам пить воду?
— Да.
— Какую?
Морис, конечно, не случайно задал этот вопрос, и мы с Гансом переглянулись, услышав ответ Томаса: