— Не знаю.
— Ты родился в Швейцарии?
— Нет. Где это?
— Ты не знаешь, где Швейцария?
— Нет. Мы еще не учили.
Мы опять все переглянулись. А Морис настойчиво продолжал:
— Ты жил в городе?
— Нет.
— Значит, ты жил в деревне?
— Да.
— Где?
— Не знаю.
— Есть ли у тебя братья?
— Нет.
— А сестры есть?
— Нет, — тихо ответил Томас после долгой паузы.
— Надо кончать, — сказал Морис, осторожно вытирая пот, выступивший на лбу и щеках Томаса. — Он устал.
— Поразительный эксперимент! — воскликнул болгарин, пожимая ему руку. — Поздравляю вас, коллега. Никаких сомнений: он родился в Болгарии! Вы нашли ему родину.
— Спасибо. Но почему он помнит так мало болгарских слов? — задумчиво проговорил Морис, вглядываясь в лицо спящего Томаса — То и дело твердит: «Не понимаю»…
— Не удивительно, коллега, ведь столько лет прошло.
— Все-таки непонятно, — покачал головой Морис. — И почему упрямо уверяет, будто его зовут Томасом? Совершенно не болгарское имя. — Он посмотрел на врача и спросил: — А не скрывает ли он что-то? Вам не кажется? Словно не хочет отвечать по-болгарски? У вас нет такого ощущения? — повернулся он к нам с Гансом.
— Пожалуй, — задумчиво ответила я. — На все твои вопросы о родителях и об их адресе он упорно твердит: «Не знаю».
— Молчание тоже ответ, — многозначительно вставил Ганс.
— Не мог же он забыть, как зовут родную мать и отца? — продолжала я. — И так быстро: ведь он воображает себя сейчас во сне девятилетним ребенком. Он теперь далек от нас, на двадцать три года моложе, — так ты ему внушил.
— Да, непонятно, чего-то он боится, — пробормотал Морис. — Тут еще много темного. Но главное мы узнали. Ну что же, буду его будить и порадую новостью.
4
Узнав о том, что его родина Болгария, Томас не выразил особой радости, так что я даже слегка обиделась за Мориса. Столько он старался, затевает теперь поездку в Болгарию, а Томас довольно равнодушен.
Похоже, он был скорее обескуражен и растерян, чем обрадован. Я не удержалась и прямо спросила его об этом. И он ответил мне с такой же очаровательной прямотой:
— А чего мне особенно радоваться? Ведь в Болгарии никаких родственников-миллионеров не найдешь. Да и вообще, как пишут в газетах, страна эта небогатая, в основном земледельческая…
— Но ведь это же ваша родина! — не удержалась я. — Нельзя же жить по циничной пословице: «Ubi bene, ibi patria».
— «Где хорошо, там и отечество», — перевел он, явно радуясь возможности показать, что не забыл монастырскую латынь, и поспешно добавил не очень искренним тоном: — Да, конечно, вы правы, фрау Клодина. Пусть бедная, но это родина. А родина священна для каждого человека. Я с удовольствием поеду в Болгарию.
— Кто надеется башмаки в наследство получить, всю жизнь босиком ходит, — назидательно произнес Ганс, когда я рассказала за обедом об этом разговоре с обескураженным Томасом.
Но муж меня успокоил:
— Ничего, в Болгарии у него проснутся родственные чувства.
Устроить эту поездку было Морису не так-то просто. Хлопоты о визах требовали времени. И работа не позволяла ему отрываться надолго. Но главное, конечно, как всегда, не хватало денег.
А их требовалось немало. Кроме всех дорожных расходов, надо было обеспечить Томаса. Хозяин отказался дать ему платный отпуск, заявив:
— Я не знаю, сколько ты будешь кататься по чужим странам. Придется найти кого-нибудь на это время тебе взамен, а он ведь не станет работать бесплатно.
Томас так боялся потерять работу — видно, совсем утратив надежду на богатое наследство, — что даже начал отказываться от поездки:
— А если временный мой заместитель больше понравится хозяину? Тогда я вернусь, а место занято, он рассчитает меня.
Чтобы успокоить его, Морис добился специального контракта, по которому место закреплялось за Томасом. Хозяин не решился отказать профессору философии.
— Ничего, как-нибудь выкрутимся, — беззаботно решил Морис — В Болгарии обо мне слыхали, там у меня есть друзья среди фокусников, в крайнем случае устроят мне несколько выступлений. Это даже неплохо, а то я давно не выступал, теряю форму.
Его «лекции с фокусами» всегда пользовались большим успехом и давали хорошие сборы. Все деньги шли на его научную работу и лабораторное оборудование. Без них Морис не смог бы вести свои исследования.
Решили, что поедем втроем: Томас, Морис и я. Ганс был огорчен, что его не берут, но утешал себя:
— Будет много новых впечатлений, а для меня это всегда мучительно. Слишком впечатлительная у меня натура.