Чем больше я проникалась неизбежностью жизни, тем все чаще задумывалась о "муарых тенях". Не верю я в германиевую жизнь. "Камни" - это другое, - это полуавтоматы - это, может быть, сочетания каких-то жизненных процессов с электроникой, с физикой элементарных частиц. Но разумная жизнь... Это только соединения углерода, бесконечное разнообразие и неисчерпаемые возможности его реакций.
Я все время вижу перед собой сжимающиеся в электрическом поле капли Борьба за собственнее существование. Раздражение и ответ организма. А через миллиарды лет из него возникает сознание.
Я успела полюбить Джолию. Смотрю в мутную поверхность ее воды, потом на бесконечные скалы. В этом зрелище что-то неотразимо-великолепное и... жуткое...
Пишу при свете ночного солнца... Все хорошо видно... Думаю о Земле, о ее закатах и о Солнце... Мне сегодня страшно... Стыдно сознаться, но это так... Ломит поясницу... И боль в суставах... Дурацкие мысли лезут в голову... Саша в этих камнях навсегда... Нет! Нет! Не думать! Идти к космоплану! Нет! Может быть, в теле моем гибель... И не только моя... Кажется, у меня в крови все делятся и делятся капли... Чужеродные... Их уже миллионы... Взять под микроскоп... Нет, раньше передать...
- Не подходите ко мне! Не прикасайтесь! Не прикасайтесь!
А что если во мне уже что-то необратимо изменилось... Не думать... Не думать... Павел стал невнимательным к себе... Он забывает есть... А Сурену не следует нажимать на концентраты... Он полнеет...
- Не прикасайтесь! Не прикасайтесь!..
На этом обрывается дневник Нины Александровны Орловой. Дальше торопливые приписки, сделанные Павлом Зарецким.
...Похоронили Нину Александровну рядом с Сашей. Причина ее смерти - неизвестное нам остроинфекционное заболевание, вызванное, видимо, вирусом, занесенным "мудрыми тенями" на Джолию. Уловив тревожные сигналы Нины Александровны, мы сразу же бросились к ней. Но... было уже поздно.
Она лежала у палатки, прямо на камнях, на самом солнцепеке. Я склонился над ней. Она была еще теплая, но широко открытые глаза остекленели. И, кажется, они все еще смотрели в бесконечность Вселенной.
Пишу в космоплане. Джолия с ее тайнами уже растворилась в пространстве. Но одну загадку мы все-таки взяли с собой. Это "камни". Я почти уверен - это машины. С позволения "мудрых теней" мы три штуки завернули защитными покрывалами, теми, что заинтересовали когда-то Нину Александровну, и погрузили на космоплан. В изоляционной камере, в полной темноте не будет их убийственного излучения. А новая всесильная Земля раскроет их тайну.
Отлетали мы на рассвете. Я не лирик, но хочется написать словами Нины Александровны.
Встающее "солнце" провожало нac в далекий путь. А воздух широкий, свежий, такой же чистый, как и в утренний час на Земле. Прощай, Джолия, родина мертвых скал... Прощайте и вы, удивительные создания! Спасибо за спасение! Спасибо от всей Земли! И пусть я, по сравнению с вами, в чем-то еще слепой котенок, но мне навсегда останется счастье борьбы с неведомым!
ПЕСНИ БУДУЩЕГО
ДЕВУШКА ПЕРВОЙ ВЕСНЫ
Леа ждала Зарецкого. Вот-вот мелькнет его тень за полупрозрачными золотистыми стенами.
Была зима, и опять снегопад освежал воздух. Медленно покачивался под тяжестью тающих хлопьев ярко-зеленый богуяр.
Леа, укутанная мягким пледом, полулежала в кресле. Она видела, как Павел вошел, оглянулся. ожидая, что его-встретят, и, не заметив ее, направился к балкону.
Пока он шел, Леа внимательно изучала его лицо. Изменился ли за эти столетия облик людей? Нет, конечно. Только в выражении лица есть что-то болезненное. Но это скорее не отпечаток времени, а результат исключительности его судьбы.
Леа поднялась ему навстречу.
- 3-з-д-рав-в-вствуйте... Я очень рада вам...
Он улыбнулся счастливо и одновременно растерянно.
- Я опять слышу родные слова и голос... Тот голос, который, казалось, снился мне. Это были самые счастливые сны в моей жизни.
Леа слушала очень внимательно, не отрывая от Павла пытливого взгляда. Ей хотелось сказать: "Почему вы говорите так напыщенно и так длинно?" Но вспомнила: в древности все говорили так.
А он покраснел: ему было стыдно за такую кокетливо-льстивую фразу, тем более что она совершенно не свойственна ему Но эту девушку он действительно видел во сне и слышал ее голос.
Леа плавным взмахом руки указала на кресло.
- Садитесь.
Эти дикие горы, эта бездна ущелий напоминали Павлу что-то давнее-давнее. Обсерваторию отца, прижавшуюся к черным скалам, первые мысли о полете в неведомое...
Павел несколько мгновений пристально смотрел на Лею, а потом заговорил. Он рассказывал о матери, о Нине Александровне.
Леа, закрыв глаза, облокотилась о перила. Так легче слушать.
Синие тени легли на горный снег. Близились сумерки. И Леа очень тихо сказала:
- Пока хватит. Не потому, что мне неинтересно. Мне нужно это обдумать. Я прошу вас - приходите еще...
Вечером Леа все время к чему-то прислушивалась. За теплыми стенами дома усиливался ветер. Разыгрывалась буря, и метался снег.
А Леа видела весну...
Это было проникновение в прошлое. Настолько полное, что, кажется, слышно, как апрельский воздух 1961 года шевелит твои волосы.
Леа представляла себе тот первый в истории мира день, когда человек вырвался в Космос, издали увидел Землю, всю Землю, сферическую поверхность.
Хорошо, что это случилось весной. И Леа приветствовала эту весну.
Это, наверно, был очень солнечный день. Леа не поверит, что тогда мог идти дождь или ненастные тучи низко спустились к Земле.
И она, Леа, легко ступая, идет по шумным улицам Москвы 12 апреля 1961 года.