— Насчет этого я не волнуюсь, — вздохнула я. — Разрезать руку — полбеды. Но вот подключить «Голос»… Кару и его жена не смогли, а я…
— Они не смогли перекодировать, — возразил Ди. — Не смогли сделать так, чтобы можно было общаться с Джехоной. Тебе это и не нужно, Нико сам все сделал. Поговори с ним, пусть нарисует схему. А я помогу тебе с ней разобраться.
Глава 2
Мы снова сидели в подвале у Ворона, и я перерисовывала схему подключения раз за разом. После пятого — самого точного — рисунка Ди выключил экран, на который была выведена картинка, и заставил меня рисовать по памяти. Я протестующе заворчала.
— Если ты решила влезть в это, — не допускающим возражений тоном сказал Ди, — то я должен быть уверен, что сделал все, чтобы ты смогла вернуться. Рисуй.
Я вздохнула и больше не спорила. Вчера я занималась этим весь день — сидела в подвале, в соседней с операционной комнате, в компании древнего планшета, энергетических батончиков и бутылки воды, и рисовала. Ди иногда заходил, стоял рядом и комментировал: что как называется, что зачем нужно, как все это будет работать.
Ночью мне снилась схема. Она была огромная, как лабиринт, а я была маленькая, как электрон, и в центре лабиринта меня ждал другой очень важный электрон, и я бежала и бежала, а потом вдруг очутилась в Вессеме. Земля под ногами скалилась трещинами, и из них выползал туман и закручивался вокруг моих ног. Я подняла глаза — впереди, на другом конце улицы, стоял Коди. Я позвала его и, как обычно, не услышала свой голос. А потом увидела, как он говорит мне: «Беги!» — и снова превратилась в ток, в волну, в импульс.
Я больше тебя не брошу, мысленно обратилась я к Коди и с силой провела линию, обозначающую границу платы «Голоса». Ты не один, я вернусь за тобой, только, пожалуйста, не дай им превратить себя в чудовище, дождись меня, я уже иду, Коди, я уже совсем рядом. Если они успели что-то с тобой сделать — мы это исправим, все вместе — я, Нико, Ди, Ворон, Борген, а если надо — я и Мартина заставлю… Все можно исправить, только, пожалуйста, верь, что я тебя не бросила.
— Вот, — протянула я Ди готовую схему. — Пойдет?
— Нет, — сказал Ди. — Ты перепутала коннекторы на вход и выход. Давай с начала. А я пока тебе экран поменяю.
— А ты сможешь?
— Я могу поменять тебе глаз. С экраном комма как-нибудь справлюсь, — делано обиделся он. — Работай.
Я перевернула страницу и снова принялась воспроизводить по памяти схему. Вот этот прямоугольник у нас будет золотистой пластинкой, вот так по ней идут эти прожилки, их сорок восемь, и путать их нельзя. Сюда будет подаваться питание. Вот так информация поступает, вот так — выходит. Или наоборот? Нет, вроде так. Ди, конечно же, прав. Я должна нарисовать эту схему сто пятнадцать раз подряд, я должна собирать ее в темноте, с закрытыми глазами, пьяной, обкуренной, больной, уставшей, на скорость, на счет, задом наперед и вверх ногами, потому что я не знаю, что будет на военной базе, и не знаю, что успеют сделать со мной, прежде чем подвернется случай вклиниться в их сеть и перехватить контроль, как я себя буду чувствовать и каким будет мне видеться мир. Одно неосторожное движение — я сломаю тонкую плату, на которой хранится память Нико, и он умрет — окончательно, а следом умрем мы с Коди, потому что никто, конечно же, не пойдет нас спасать. Или не умрем, но есть вещи похуже смерти, и я их видела — в Вессеме, в подвале под лабораторией. Ничего, держись, Коди, мы уже идем. Мы с Нико тебя оттуда вытащим.
Нико отнесся к предстоящей миссии спокойно. Когда я спросила его, возможно ли сделать то, что предложил Ди, он сразу же ответил:
— Да, Рета. Это возможно.
— А ты… Тебе не будет плохо? Неприятно? Я имею в виду — если эту пластинку вставить мне в руку и потом достать и еще куда-то подключить? Это… не больно? Тебе не будет больно?
— Нет, Рета. Ты можешь это сделать.
— А что, если я случайно тебя сломаю?
— Ты не сломаешь, Рета. Эта плата очень прочная. Ее даже поцарапать нелегко.
И у меня не осталось причин, чтобы отказаться.
Я закончила рисунок и подняла взгляд на Ди. Он пинцетом убирал темные осколки, новый экран лежал рядом. Я смотрела, как двигаются его пальцы — быстро и уверенно, смотрела на ссадины на костяшках, смотрела, как он сдувает прядь волос, а она все равно все время падает ему на глаза, и тень пересекает его щеку, а потом снова возвращалась взглядом к его пальцам и смотрела на ссадины, и на инструменты, и как осторожно он снимает остатки разбитого экрана. У него красивые руки, подумала я, а следом вспомнила ощущение, когда его пальцы гладили мою ладонь — в тоннеле под Вессемом, когда он лечил мою раненую руку, и потом, уже в Чарне, когда я сказала что мы не можем…