Сосредоточенно пыталась поймать навык, полученный опыт. Меня не обмануло предчувствие, значит, нужно ему доверять. Я не понимала, что задумали люди, но внутри есть что-то, оно поможет мне прожить в этом мире.
Меня выловили почти у самого выхода со школьной территории в кольцо крепких рук и над землёй подняли, так что мне оставалось только брыкаться.
— Лялька, ты никуда не идёшь, — это был Егор Буравкин.
Мимо нас промчались Максим Ершов, Лёнька Цветков, рыжий парень, который нас подвозил с Ильёй на своей старой машине и ещё несколько взрослых ребят.
— Дана, иди в школу, чтобы я тебя здесь не видел! — Егор отпустил меня и подтолкнул обратно к школе.
Я уставилась в его белое лицо с небесно-голубыми глазами. Он подмигнул мне и указал пальцем, чтобы я уходила.
— Они убьют его? — из глаз потекли слёзы.
— Нет, — твёрдо ответил Егор и побежал за мальчишками, быстро исчез за ёлками.
Уже прозвенел звонок. Никого на улице не осталось. Только один мальчишка из девятых классов бегал на площадке за школой.
Я не хотела учиться. Пошла за школу, потом к судьбоносным пятиэтажкам. Где-то в них жила Варя Рязанцева. Но никого из одноклассников не встретила.
От пятиэтажек пришлось пробежать в сторону леса, где не было асфальтовой дороги. Сердце сильно билось в груди. Место, где много гаражей, настораживало и пугало.
Некоторые нежилые помещения использовали, но были гаражи, к которым заросли дорожки. Ворота железные разными красками покрашены. На одних сохранились номера, на других нет. Одни замки навесные, другие врезные. Над постройками из белого кирпича торчали трубы, то есть гаражи некоторые отапливались. Ещё между ними росли деревья. Вот в такое место попадёшь ночью, и конец. Встав посреди пустынного гаражного городка подняла глаза, кроме неба и высоковольтки, ничего не было видно. Зато услышала голоса.
Я не стала явно подходить к толпе. Дело в том, что защищая жертву буллинга, можно тоже стать жертвой. Лучше вызвать полицию, позвать взрослых или помочь человеку, когда толпа остынет. Мне ли не знать. Если не убивают, не паникую.
Поэтому я протиснулась между гаражами, с трудом пролезла между стеной и деревом, выглянула из-за угла.
Семь девчонок избивали Варю Рязанцеву. Та только пищала, грязная, оттого что валялась на дороге. Её за светлые растрёпанные волосы закинули в маленький забытый гараж. Девчонки закрыли ворота и подпёрли их старой доской.
Потёмкина заматерилась, отрясая руки, и пошла между гаражами. Смеялась её «свита», следовали по пятам за Полиной. И даже Майя, и даже Фая! Вот они, хорошие девочки, приличные, модницы и красавицы.
Не буду с ними больше общаться!
Они ушли, стихли голоса, и я вышла из укрытия. Быстро откинув доску, открыла ворота.
Варя сидела на грязном чёрном полу, согнувшись, и рыдала в голос.
— Выходи, пока они не вернулись, — сказала я, с опаской оглядываясь.
Варя с трудом поднялась на ноги. Волосы в ужасном состоянии, одежда вся грязная, свитер порвался и был виден лифчик. Её исцарапали и на белой коже появились синяки. Порванные капроновые носки, а туфель не было.
Я осмотрелась. На соседнем гараже увидела свисающий с крыши учебник. Закинули её сумку и туфли повыше. И не снимали на видео. Правильно, никому не нужны свидетельства. И никто не будет смаковать эту ситуацию. Из чего я сделала вывод: Варя просто всех задолбала, и над ней устроили самосуд без каких-либо извращённых наслаждений, какими у нас в интернате многие страдали.
Я поставила свою сумку на землю и по замку на соседнем гараже, по выступающим кирпичам полезла на крышу.
Варя внизу смеялась с нотками истерики, когда я проваливалась каблуками в разогретую на солнце битумную крышу. Нашла её туфли и учебники с сумкой.
— Лялька! Ты что ли?! Ты дура! Ты дура!!!
— Не дура, — отозвалась я.
— Это ведь я Паше Похомкину пожаловалась, что Ветер ко мне пристаёт. Я с Пашенькой гуляла, он для меня что угодно сделает!
— Илья не приставал к тебе! — разозлилась я.
— Нет, — она щурила на солнце один подбитый глаз. — Ублюдок! Никогда не приставал!
Я скинула её туфли и продолжила собирать ручки и тетрадки, которые выпали из её сумки.
— Ты не нужна ему. Ветер просто жалостливый, тебя, больную. пожалел. А ты любить не умеешь! Такая чморина, как ты, нормальному парню не нужна. Ну что ты из себя представляешь?! Посмотри, ты же дебилка! Илья сильный, смелый, добрый, талантливый! Ему поддержка нужна, а не растение в горшке.
— А ты не подумала о том, что любовь бывает невзаимной, а ты одержимая.
Я скинула её сумку и стала аккуратно спускаться.
Варька ко мне близко не подходила. Надела свои туфли, сумку закинула на плечо. Всхлипывала и иногда смеялась.
— Вы не знаете, что такое любить. Но может, и хорошо, что вы вместе. Нашли друг друга. С удовольствием посмотрю, как вы будете страдать! Даже если Пахомкин не угробит сейчас Ветрова, Витя Рекрутов позвонит в полицию. Так вам, собакам, и надо, — окрысилась она, когда я подняла свою сумку, не спуская с неё глаз. — Илью выкинут из школы, он больше не будет вести кружки. А тебя родаки увезут, так что вы всё равно вместе не будете.
— Ты не знаешь моего папу, — тихо ответила я. — Никуда он меня не повезёт. А с Ильёй вы подло. Неужели у этого Похомкина нет мозгов? Неужели не догадался, что ты им крутишь?
— Ублюдочная, ты хоть в курсе, кто такой Паша Пахомкин?! — она опять развязно рассмеялась и нервно всхлипнула. — Оленьки, что живёт напротив Ветра, муженёк бывший. Он Олю бил, ребёнка своего бил,
— Как ты можешь гулять с парнем, который бил жену и ребёнка?! — ужаснулась я.
— А я ему не жена, и детей у нас нет! Ветер и стуканул в полицию на Пахомкина. Папочка у тебя бандит? Не будешь ты со стукачом, ведь, кто сидел, презирает таких правдорубов, как Ветров. Так что Ветер и Паша на ножах с тех самых пор, как Илья со своим обугленным папашей в общаге поселился.
— Какая ты злая! Человек после ожогов не оправился, а ты его так!
— Зато ты добрая! Желаю тебе так же обгореть, чтобы твоему Илюше ещё больнее было! — орала она, нагибаясь от своей ненависти вперёд. — Зачем меня освободила?
— Потому что меня в двенадцать лет старшие девчонки закрыли в котельной, и я там просидела десять часов в темноте и холоде, пока работники не нашли! Я знаю, как это страшно.
Варя отходила от меня, не зная, что сказать.
— Ты больная, — наконец-то выдала она. — Ты больная! И тебя сожрёт этот мир!!! Поскорее бы!
Она отвернулась и пошла, покачиваясь, между гаражей.
Я провожала её взглядом, пока она совсем не исчезла.
Мне никуда не хотелось идти. Я потерялась.
В сумке звонил телефон. Не сразу поняла это. Очнулась вроде и взяла аппарат. Номер незнакомый, но я ответила.
— Лялька! Это Егор Буравкин. Ты где, Мышонка?!
— У гаражей. Что с Ильёй?
— Ильюху повязали мутанты, менты в смысле. Он мне велел за тобой присмотреть.
— А с ним всё в порядке?
— Естественно. Ты Ветрова не знаешь? У него же папа был спортсменом, его голыми руками не возьмёшь. Что ты в гаражах забыла?
— С Варей Рязанцевой беседовала. Это Витя Рекрутов полицию вызвал, Илью из школы выгонят, и он больше не будет преподавать музыку.
Егор помолчал в трубку. Где-то на заднем плане слышались мужские голоса. Ругались.
— В школу иди! — рявкнул Буравкин.
— А ты мне не приказывай! Ты мне никто! — резко ответила я и отключила звонок.
Папу набрала. На экран упали слёзы. Почему мир такой сложный?!
— Да, Мышонок, — жевал папа, ответил таким голосом, что его благодушие передалось мне, и я улыбнулась.
Не будет мой папа с Ветром по понятиям общаться.
— Папа…
— Богдана! Никаких истерик, ты обещала! Что ты обещала?!
— Никаких истерик!
— В руки себя взяла, у тебя может случиться припадок! Вспомнила бабушку и перестала паниковать!
Бабушка, папина мама, была психологом. Мне, конечно, нужен был психиатр, но бабушка меня научила, как бороться с приступами неконтролируемой паники, которые присущи, таким как я. И когда в двенадцать лет меня закрыли в кочегарке, я не паниковала.