Сорокалетний Ли был невысок и довольно строен. Его короткие черные волосы лежали плотной массой. На нем были очки в тонкой металлической оправе и дорогой коричневый костюм.
– Ваша честь, я не собираюсь защищать лейтенанта Салседу, – обратился Ли к судье. – Она сфальсифицировала улику. Она солгала суду. Ее уже уволили с должности в полиции, и, уверяю вас, ей придется ответить по закону за свои действия. Часы, которые она подбросила в дом обвиняемого, больше не имеют доказательного веса в отношении мистера Каттера. Однако я настаиваю на том, что других улик, представленных суду, вполне достаточно для подтверждения обвинительного приговора. Проще говоря, члены жюри не нуждались в часах, чтобы вынести свое решение. Таким образом, махинации лейтенант Салседы – противозаконные и непростительные – не должны ставить под сомнение приговор, вынесенный в отношении мистера Каттера.
Адвокат Каттера вскочил. Он побагровел от ярости. Но судья Элджин спокойным жестом велел ему сесть.
– Не тратьте лишних слов, адвокат, – невозмутимо сказал он. – Я все понял.
Фрост знал, что последует дальше. Все знали.
Судья Элджин, юрист-эколог с крепкими связями в комитете Ненси Пелоси в Конгрессе, долгое время являлся членом демократического политического истеблишмента Сан-Франциско. Этому седобородому либералу было пятьдесят. Говорил он мягко, но действовал жестко и имел большую власть. Он двадцать лет сетовал на недостойные действия полиции в городе, и сейчас Хун Ли подал ему на тарелочке готовое дело о негодяе-полицейском, подрывающем систему правосудия.
– Мистер Ли, вы понимаете, что делаете, когда добавляете крысиный яд в стейк? – спросил судья Элджин.
– Ваша честь, я не совсем…
– Вы получаете отравленный стейк, – продолжил судья, с нажимом произнося каждое слово. – И неважно, что это превосходный рибай[21]. Как только вы добавляете в него яд, у вас не остается иного выбора, как выбросить его. То же самое и здесь. Действия лейтенанта Салседы скомпрометировали расследование дела простив мистера Каттера. На фоне этого ваш аргумент о том, что достаточно других улик, слаб, потому что следствие держалось именно на этих часах, и мы оба об этом знаем. Даже если бы у вас имелись другие убедительные улики против мистера Каттера, действия полиции дезавуировали бы их. Нам обоим все это неприятно, однако у меня нет иного выбора, кроме как аннулировать обвинительный вердикт.
Толпа взревела. Судья застучал молотком.
– Ваша честь, мы просим вас освободить мистера Каттера под подписку о невыезде на тот срок, пока мы будем готовить новые обвинения против него, – взмолился Ли. Он хватался за юридическую соломинку.
– Отказано. Если вы сможете собрать улики для нового уголовного дела, я изучу вопрос о залоге.
– В таком случае, ваша честь, я хотел бы поднять вопрос об электронном контроле.
Судья Элджин наклонился вперед.
– Также отказано. Мистер Ли, вы, кажется, остаетесь при мысли, что у вас все еще есть какое-то уголовное дело против мистера Каттера. Так позвольте кое-что прояснить. Нет у вас такого дела. Перед вами не стоит задача собрать воедино старые улики, но без часов, подброшенных в дом мистера Каттера. Все это можно вышвырнуть в мусор. Если вы выдвинете обвинения на основании улик, собранных самой лейтенантом Салседой или под ее руководством, я буду вынужден отказать в иске, причем сделаю это так, что у вас не будет возможности дальше вести расследование. Действия лейтенанта отравило все расследование.
– Ваша честь! – запротестовал прокурор.
– Хватит. Мы закончили. Всем, кто касался этого дела, должно быть стыдно. Если вы считаете мистера Каттера виновным и хотите упрятать его обратно в Сан-Квентин, тогда вместе с полицией беритесь за дело. Начинайте сначала.
Вот и все.
Убийца Кейти оказался на свободе.
Фрост обнаружил, что не может шевельнуться. Ему хотелось встать и немедленно выйти из зала, но тяжесть содеянного им пригвоздила его к месту. Он сидел в последнем ряду, возле прохода, и мимо него тек людской поток, устремляясь к двери из орехового дерева. Журналисты выкрикивали ему вопросы, и он их игнорировал. Родственники жертв проклинали его. Один мужчина, отец, плюнул ему на голову. Приставы попытались отгородить его, но ему было безразлично.
Он, как и все эти люди, осуждал себя.
Вскоре зал опустел. Руди, окруженный полицейским кордоном, уходил последним. Фрост допускал, что кто-то из родственников ждет Каттера за дверью с оружием в руке. Или с ножом. Внутренний голос подсказывал инспектору, что ничего плохого в самосуде не будет.