— Выходит, ты мне не соврал, когда сказал, что мы вместе воевали! — кивнул головой генерал.
— А ты до сих пор сомневался? — хмыкнул я.
— В общем, нет, конечно… — смутился Бат. — Но одно дело — выслушать рассказ, а другое — увидеть собственными глазами. Хотя и во сне!
— Война на Кавказе? В Чечне? — с любопытством спросила Света. — Это как вообще такое может быть? Я там была несколько раз, в отпуск ездила — там очень милые и гостеприимные люди живут!
— Да уж… милые… — грустно вздохнул я. — У нас они в начале девяностых годов прошлого века независимость от России объявили. И после первой войны Россия их независимость признала. Но этого им показалось мало, и через несколько лет они напали на соседей — дагестанцев. Так вторая чеченская война началась…
От неприятных воспоминаний меня отвлек раздавшийся снаружи палатки жизнерадостный голос:
— Тащ генерал, разрешите?!
Входной полог хлопнул, и в освещенный керосинкой круг света как-то бочком влез Очкарик, сразу заполнив, как показалось, половину внутреннего объема.
— О, так у вас, тащ генерал, гости? Добрый вечер! Эге, да ведь это товарищ Дубинин! Какими судьбами, Виталий Дмитрич?
— Здорово, Боря! — Я протянул здоровяку руку. — Рад тебя видеть, дружище! Вот, познакомься: поклонница твоего поэтического таланта — Светлана Алексеевна Сморкалова.
— Оч-чень приятно! — пророкотал Кариков.
Женщина церемонно кивнула будущему маршалу и лауреату и сказала даже как будто с некоторым испугом:
— Не ожидала, честное слово!
— Чего не ожидали? — оторопел Очкарик.
— Не ожидала, что в жизни вы такой… громадный! — объяснила Света. — На фотографиях вы выглядите… гораздо более…
— Маленьким? — съехидничал Батоныч.
— Нет, нормальным! — добавил я со смешком. — Я видел те фотки — он там на человека похож!
— Простите… Борис Ринатович, — смутилась Светлана, — неправильно выразилась. Просто я… не ожидала вас здесь встретить…
— И вы меня простите, Светлана Алексеевна, но… я вас не припоминаю! — почесав лоб над бровью, сказал Очкарик.
— Немудрено, Боря, она с тобой заочно знакома, как поклонница твоего таланта! — продолжал прикалываться Бат.
— Вы вообще о чем? — Кариков недоуменно обвел нас взглядом.
— Дело в том, что Светлана Алексеевна не местная! — усмехнулся генерал. — В смысле — не из этого времени! Она с Виталием Дмитричем сегодня утром к нам… «провалилась» из будущего!
— А там, в будущем, ты известен как поэт-песенник, автор сотни произведений! — добавил я.
— Поэт? — Кариков смущенно зарделся. — Я как-то… не ожидал… Неужели в будущем стали известны мои стихи? Рад, очень рад! — Тут он смолк, рдея еще пуще.
— Кончай ножкой шаркать, песенник ты наш, — ворчливо сказал Бат. — Небось все тексты у Высоцкого содрал? Или еще и Окуджаву окучил?
— Кого? — удивление Очкарика было искренним. — Первый раз слышу…
— Не знаешь Владимира Высоцкого и Булата Окуджаву? — в свою очередь, удивился генерал и повернулся ко мне: — Прикинь, Виталь, святые имена забывать стали!
— Володь, а ведь он может быть прав! — после небольшой паузы ответил я. — Он ведь с нами в крайнюю экспедицию тоже из СВОЕГО мира стартовал! В котором история после нашего памятного вмешательства по-другому пошла! Вполне может быть, что не было там никакого Высоцкого. Может, не родился, а может, бог таланта не дал.
— Как это — не родился? — оторопел Батоныч. — Ты думай, что говоришь! Он, насколько мне помнится, из довоенного поколения![17]
— Не помню, Володь! Да и не интересовался я этим! И музыкой ТОГО мира я тоже не интересовался, не до того было! Мы в такой дикой спешке готовились…
Неожиданно Светлана мелодично продекламировала:
— Хм… вот это точно не Высоцкий! — удивленно сказал Бат.
— И не Окуджава! — добавил я. — Светлана, неужели это…
— Это мои стихи! — тихо произнес Кариков.
— Да ты реально крут, мой юный друг! — Батоныч хлопнул Бориса по плечу здоровой рукой. — А еще Виталий Дмитрич сообщил, что после войны, которую ты закончишь полковником, ты сделаешь головокружительную карьеру — дослужишься до звания главный маршал и получишь Нобелевку по физике!