Не удивительно, что отделение будущего святителя Игнатия от отца Леонида, неудовлетворенность духовным руководством этого старца всегда воспринимались насельниками Оптиной пустыни, весьма почитавшими старца, как поступок неправильный, ошибочный, выказывающий слабость Брянчанинова, его нерешительность идти путем уничижения и полного отвержения самости. Оптинский старец Варсонофий передает слова отца Макария: «Был великий Арсений, и у нас в России был бы свой великий Арсений, если бы он пошел другой дорогой, это - Игнатий (Брянчанинов). Это был великий ум!»[6]. Сам старец Варсонофий говорил: «…путь унижений, смирения и терпения - тяжел. Многие за него брались, решались идти им и не выдерживали. Хотел идти этим путем и епископ Игнатий (Брянчанинов) и не выдержал. «…» Хотя он и считается наставником современного монашества, ибо желающий понять сущность монашества в настоящее время без его сочинений этого сделать не сможет, его сочинения дают ясное понятие об иночестве; а все-таки он не Арсений Великий. Правда, свят он, а все-таки не Арсений. У нас сохраняется предание, что батюшка о «тец» Лев сказал про епископа Игнатия Брянчанинова: “Если бы он пошел иным путем, то был бы второй Арсений Великий”»[7]. Так что именно отрицательное мнение самого отца Леонида о поступке святителя Игнатия, когда тот отошел от него, распространилось среди последователей старца, что легко понять. Наверное, и в тех обителях, из которых уходил святой Паисий (Величковский), не удовлетворившись духовным руководством, оставалось критическое понятие об этом уходе, поступок его представлялся следствием самости и нежелания отречься вполне от своей воли.
Однако не совсем понятно, почему святитель Игнатий, оставаясь со старцем Леонидом неразлучно, был бы подобен Великому Арсению, но, разлучившись со старцем, ниспал с этой высоты? В житии преподобного Арсения Великого мы читаем, что в миру он был весьма почтенным, знатным лицом, приближенным к императору; пришедши же в монастырь, показал необыкновенное смирение. То же видим и в жизни святителя Игнатия[8]. Арсений Великий недолго находился во всецелом послушании у своего наставника. Как следует из жизнеописания его, блаженный Иоанн Колов (в обитель которого и пришел преподобный), видя его смирение, вскоре облек святого Арсения в иночество и, обучив житию подвижническому, дал ему келию неподалеку от себя, как иноку уже твердому и опытному в добродетели. Однако, подвизаясь в посте и молитве, преподобный Арсений молился: «Господи, научи меня спастись!». В ответ он слышал голос с небес: «Арсений! Скрывайся от людей и пребывай в молчании; это корень добродетели». Внимая этому голосу, Арсений ушел из того места в глубь пустыни и построил здесь для себя небольшую келию, где пребывал всегда один[9]. Как мы помним, с такой же молитвой к Богу обращался и святитель Игнатий, также и ему было видение, подтверждавшее его стремление к уединению, к удалению от молвы, к сокровенной внутренней жизни, после чего они с другом, испросив благословение старца, поселились уединенно в келии в монастырском саду. Но, может быть, и Великий Арсений стал бы еще более великим, если бы оставался жить при старце Иоанне, а не бежал в уединение? И зачем ему надо было молиться о том, «как спастись», не лучше ли было спросить об этом прославленного старца, который жил невдалеке? Начнем ли задавать подобные вопросы? Нет! Лучше скажем вместе с пророком: Праведных души в руце Божией (Прем. 3, 1), людие же узрят и не разумеют (ср.: Прем. 4, 15)[10].
Интересно, что вышеуказанные слова преподобного Варсонофия о епископе Игнатии (Брянчанинове) приводит в своем дневнике преподобный иеромонах Никон (Беляев; 1888-1931), последний Оптинский старец. С юности отец Никон находился под постоянным и тщательным руководством старца Варсонофия. Он очень почитал писания святителя Игнатия и всегда особенно возвышенно отзывался о его трудах. Так, он записывал в своем дневнике: «Когда я читаю его сочинения, удивляюсь его прямо ангельскому уму, его дивно глубокому разумению Священного Писания. Его сочинения как-то особенно располагают к себе мое сердце, мое разумение, просвещая его истинно Евангельским светом»[11]. С книгой епископа Игнатия (Брянчанинова) «Приношение современному монашеству» отец Никон не расставался во время своего тюремного заключения в Калуге (1927). Внимательно изучая этот труд святителя в заключении, преподобноисповедник Никон на полях записывал мысли, порождаемые чтением. Перед этапом на север ему было разрешено свидание с духовными детьми. Он незаметно вложил книгу в широкий рукав монашеского ветошника духовной своей дочери, которая и вынесла ее из стен тюрьмы. Эти драгоценные записи были восприняты осиротевшими духовным чадами преподобного Никона как его духовное завещание им, как живое свидетельство его старческого подвига. Особенно интересны для нас примечания на те самые главы о послушании, которые вызывают особенные недоумения отца Доримедонта: последний старец Оптиной пустыни оставил нам вполне исчерпывающее разъяснение этих недоумений.