Но отец Доримедонт считает, что подобными исключениями из правила всецелого послушания и полного доверия слову наставника без малейшего сомнения могут быть только такие случаи, когда, к примеру, «пастырь учит пасомого о том, что заповедь о целомудрии требуется “откорректировать” применительно к Новой эпохе» или «велит послушнику облить бензином и поджечь келию недруга-соседа» или «игумен монастыря принуждает братию к принятию числа антихриста» и т. п. Только такого рода указания можно отвергать «сразу, как противные евангельской Истине»[6]. Но неужели серьезное духовное повреждение могут доставить только самые крайние действия духовника, заключающие в себе противление Истине евангельской? Вспомним историю из патерика, когда старец поручал послушнику не сжечь келию соседа, а только выпроводить из собственной же его келии задержавшегося гостя. Послушник нашел это приказание противоречащим заповеди Божией о любви к ближнему, счел, что это будет весьма вредно и старцу, и ему самому, и сделал все наоборот. За это, наконец, и сам старец был ему благодарен, и мы сегодня восхищаемся духовной мудростью этого послушника. Кроме того, если отношение к старцу у послушника самое искреннее, доверительное, то старец не только поручает ему сделать то и то, кушать в такую-то меру или спать столько-то,- но и направляет всю его внутреннюю жизнь. Он передает ему свой опыт подвижничества, свое понимание монашества и цели духовной жизни. Именно наставник закладывает в душе ученика духовное основание, составляемое из множества тончайших и едва ли прослеживаемых рассудком деталей и особенностей, фундамент, на котором затем строится все здание его духовной жизни. И часто можно получить неисцельный вред по причине невинного, незначительного, на первый взгляд, но ошибочного указания или наставления.
Чтобы показать, как на деле может происходить вред от незначительного как будто слова наставника, когда тот не имеет достаточного опыта духовного руководства, приведем несколько характерных историй.
Когда преподобный Силуан Афонский (тогда еще 26-летний Симеон) прибыл на Святую Гору и вступил в русский монастырь великомученика Пантелеимона, после первой же основательной исповеди услышал от старца-духовника такие слова: «Ты исповедал грехи свои перед Богом и знай, что они тебе все прощены… Отныне положим начало новой жизни… Иди с миром и радуйся, что Господь привел тебя в эту пристань спасения». Старец не предупредил неопытного еще Симеона о том, что радоваться по-настоящему пока рано и что хотя грехи, совершенные делом, прощены ему в Таинстве Покаяния, самые корни этих грехов живы и не замедлят пустить новые и свежие произрастания. «Простая и верная душа брата Симеона,- как повествует его жизнеописатель иеромонах Софроний,- услышав от старца-духовника, что грехи ему все прощены, по слову его - “иди с миром и радуйся” - отдалась радости. Неопытный и наивный, он не знал еще, что подвижнику нужно воздержание и в радости, и потому сразу потерял то напряжение, в котором пребывала душа его… В последовавшем расслаблении он подвергся нападению блудной похоти и остановился на соблазнительных образах, которые рисовала ему страсть. Помысл говорил ему: “Иди в мир и женись”». Святой Силуан победил эту брань и не вернулся в мир. Он начал усиленно подвизаться и старательно изучать делание внутренней молитвы. Вскоре он начал ощущать особенные действия ее, молитва вошла в сердце и стала сама совершаться там день и ночь. От многой и усердной молитвы душа его по временам испытывала некоторый покой, но начали смущать разного рода помыслы. Иногда они говорили ему: «Ты молишься и, может быть, спасешься; но если ты в раю не найдешь ни отца, ни матери… то и там не будет тебе никакой радости». Как говорит об этом искушении иеромонах Софроний, «ум послушника колебался при этих помыслах, и тревога проникала в сердце, но по неопытности своей он не понимал, что же собственно с ним происходит». Другой раз «келия его наполнилась странным светом, который пронизал даже и тело его так, что он увидел свои внутренности. Помысл говорил ему: “Прими - это благодать”, однако душа послушника смутилась при этом, и он остался в большом недоумении…Дух сокрушения отступил настолько, что смех пришел к нему во время молитвы…». После этого видения начали ему являться бесы… «Проходили месяц за месяцем, а мучительность демонических нападений все возрастала. Душевные силы молодого послушника стали падать, и мужество его изнемогало; страх гибели и отчаяние росли…», наконец он надорвался, «дошел до последнего отчаяния и, сидя у себя в келии, в предвечернее время, подумал: “Бога умолить невозможно”». Господь не оставил Симеона и, непостижимо явившись ему, исполнил душу его огнем благодати. Однако характерно положение новоначального инока в прославленной обители Афонской: сколько опасных поисков, искушений, падений и восстаний преодолевает он в начале же своей монашеской жизни, но отнюдь не видно поблизости опытного наставника, который проконтролировал бы все эти духовные искания неопытного юноши, предостерег от прелести и коварства бесовского. Большая часть жизнеописания изображает нам преподобного Силуана вполне единоборствующим с духами тьмы, самостоятельно познающим коварство тайных, глубоко гнездящихся в сердце душевных недугов. Отец Доримедонт свидетельствует, что святой Силуан не имел старца своим руководителем, но окормлялся у обычных монастырских духовников. Спрашивается: почему же так? Ведь, как убеждает нас отец иеромонах, на Святой Горе живое монашеское Предание никогда не приходило в такой упадок, как в России? Да и в русском монашестве в те времена, по отцу Доримедонту, «опыт послушания старцу жил и плодоносил. «…» Русские послушники той эпохи оказывали послушание своим старцам, получали в этом подвиге благодать Духа Святого… Так жило и плодоносило русское монашество и во времена святителя Игнатия и после него»[7]. Но не свидетельствует ли жизнь преподобного Силуана о том, что ситуация в отношении истинно духовного окормления в те времена была далеко не такой идеальной, как пытается нам это изобразить отец иеромонах?