Приношение
Раньше наш народ называли людьми на каноэ, пока нас не заставили ходить пешком. Мы жили на берегу озера, пока нас не заставили бросить наши хижины и скарб. Наши люди держались вместе, пока нас не раскидали в разные края. У нашего народа был язык, на котором мы возносили хвалу наступившему дню, пока они не заставили нас забыть его. Но мы не забыли его. Точнее, не совсем забыли.
В детстве большую часть лета по утрам меня будил звук хлопнувшей дверцы надворной постройки – скрип петель и глухой стук. А потом я постепенно просыпалась под смешанные звуки пения виреонов и дроздов, плеск воды на озере и, наконец, шум, с которым отец накачивал бачок походной горелки. К тому времени, когда мы с моим братом и сестрами выбирались из спальных мешков, солнце уже поднималось над восточным берегом, вытягивая туман с озера длинными белыми завитками. Маленький алюминиевый потертый кофейник на четыре чашки, почерневший от копоти костра, уже гремел крышкой.
Каждое лето наша семья отдыхала в горах Адирондак, сплавляясь по рекам на каноэ и ночуя в палатках. И каждый день начинался именно так. Я и сейчас представляю отца в красной клетчатой шерстяной рубашке, стоящего на вершине скалы над озером. Когда он снимает кофейник с плиты, утренняя суматоха прекращается; мы и без напоминаний знаем, что настало время сосредоточиться. Он стоит у края палатки с кофейником в руках, придерживая крышку сложенной прихваткой, и выливает кофе на землю густой коричневой струей.
Солнце отражается в струе, разделяя ее на полоски янтарного, коричневого и желтого цвета, пока она льется на землю, и от нее в морозном утреннем воздухе поднимается пар. Повернувшись лицом к утреннему солнцу, отец льет кофе и произносит в полной тишине: «Это наш дар богам Тахавуса». Струя льется вниз по гладкому граниту, сливаясь с озерной водой, такой же чистой и коричневой, как кофе. Я смотрю, как она стекает, собирая по пути кусочки бледного лишайника, наполняя влагой маленький клочок мха и попадая в расщелину у кромки воды. Мох набухает от жидкости и раскрывает свои листики под лучами солнца. Тогда и только тогда отец наливает кофе себе и маме, которая стоит у плиты и печет блины. Так начинается каждое утро в северных лесах – со слов, которые предшествуют всему остальному.
Уверена, что ни одна другая семья, которую я знала, не начинает свой день подобным образом. Однако я никогда не спрашивала о значении этих слов, и отец никогда ничего мне не объяснял. Они просто были частью нашей жизни у озер. Но их ритм заставлял меня чувствовать себя там как дома, а эта церемония очерчивала круг вокруг нашей семьи. Этим мы как бы заявляли: «Мы здесь». И мне казалось, что земля нас слышит и шепчет: «О, вот те, кто знает, как нужно благодарить».
Тахавус – это алгонкинское название горы Марси, самой высокой вершины гряды Адирондак. Гора Марси получила свое название в честь губернатора, который никогда не бывал на этих диких склонах. Тахавус – «разделитель облаков», в этом названии сокрыта его сущность. У народа потаватоми в ходу имена гражданские и имена истинные. Так вот – истинные имена используются только близкими людьми и в ритуалах. Мой отец был на вершине Тахавуса много раз и знал ее достаточно хорошо, чтобы называть истинным именем, делясь сокровенным знанием об этом месте и людях, которые были здесь раньше. Ведь когда мы называем какое-то место по имени, оно превращается из дикого в обжитое. Я воображала себе, что наше любимое место тоже знало мое настоящее имя, даже когда я сама его не знала.
Иногда отец называл имена богов озера Форкед, Южного пруда или притока Бренди Брук – везде, где мы ставили палатки на ночь. Тогда я узнала, что каждое место одушевленное; оно было домом для других задолго до того, как мы пришли, и останется им после того, как мы уйдем. Называя эти имена и поднося свое приношение, первые глотки свежесваренного кофе, отец незаметно учил нас уважению к иным созданиям и тому, как выразить нашу благодарность за каждое летнее утро.
Я знала, что в давние времена наш народ возносил свою благодарность в утренних песнопениях, молитвах и подношениях священного табака. Но у нашей семьи не было священного табака, и мы не знали песен: их отняли у моего деда на пороге школы-интерната. Но история движется по кругу, и вот мы, следующее поколение, снова здесь, мы вернулись на озера наших предков, заполненные гагарами, и снова возвращаемся к каноэ.