И вдруг ты понимаешь – сама не зная, отчего, – что за тобой следит не зверь и не человек, но, скорее, одно из тех существ, что, по словам ведуний и опытных охотников, обитают в здешних лесах, из тех, кто одновременно и более, и менее, чем человек, из тех, кто снился бедняжке Хемнету в его последнем сне.
– Кто здесь? – выкрикиваешь ты, чувствуя себя глупой, наивной и беззащитной. – Кто следит за мной?
Нет, ты не видишь его (и век бы не видать), но слышишь его голос – высокий, озорной, переливчатый, исполненный коварства и ума.
– О, сударыня моя, – отвечает голос, и ты осознаешь, что совсем не в состоянии определить пол говорящего, понять, кто он – мужчина, женщина или, чего доброго, нечто среднее, гермафродит, живущий на свете вопреки всем известным жизненным законам. – Ваш муж уже потерян для вас.
– Что?.. – ты запинаешься от удивления. – Что знаешь ты о моем муже?
– Ваш Уильям сейчас на войне. Его противники втайне трудились здесь не один месяц. Присылали послов, лазутчиков, соглядатаев. Однако вся их закулисная дипломатия и все их убийственное коварство не принесло им ни грана пользы. Кинжал все еще на воле и рассекает наш мир. Вот почему теперь идет бой за будущее всех существующих миров.
– Кто ты? Что тебе нужно? – этим ты хотела бы показать свое бесстрашие и готовность к драке. На деле же эти слова, скорее всего, лишь выдали твою слабость, нерешительность, отчаянную недостаточность опыта и сноровки. – О чем ты говоришь?
Смех. Глиссандо беззаботного злорадства.
– Вы сами увидите это вскоре, миссис Шекспир, бывшая маленькая мисс Хатауэй – ведь так вас некогда звали, если я не ошибаюсь? Еще до того, как вы созрели и были с корнем вырваны из здешней почвы – да еще с таким неуклюжим энтузиазмом?
– Ответь мне, – упрямо говоришь ты, – увижу ли я своего мужа вновь?
– Да, и в самом скором времени. Но прежде…
– Что? Что ты хочешь сказать?
Конечно, тебе известно, что эти создания лгут так же легко, как дышат, но отчаянное желание знать, что ждет впереди, заставляет тебя требовать ответа от невидимого существа.
– Да, прежде… Влюбленный уже в пути. Да, сей кавалер идет на зов, а глаза – о, как пылает его взор! А о бок с ним шагает… разрушение.
– По-моему, ты говоришь загадками.
– Тогда позвольте, я скажу прямо, миссис. Грядет всеобщее разрушение. Все, что вам дорого, будет уничтожено, сгинет без следа!
И существо в кустах, лесная тварь, вновь разражается смехом – еще более резким, визгливым и безумным, чем раньше. Его смех заставляет тебя развернуться и гонит из леса назад, к цивилизации, к дому, к сыну и дочерям, и ты, объятая липким ужасом, несешься прочь от зловещего хранителя тайн, пророка тьмы, коварного духа Арденского леса.
31 декабря 1601 г.
Очаг вновь слегка дымит, а ночь бархатиста и тиха. Это время суток по праву должно быть счастливейшим из всех: вся семья собирается вместе, в доме царит атмосфера всеобщей любви и заботы, все вокруг озарено мягкой, уютной аурой понимания. Но вместо этого сейчас, в преддверии смерти старого года, ты сидишь за столом чуть поодаль от детей. Голова полна мыслей об Уильяме (его все еще нет, и тоска о нем не отпускает) и обо всех тревожных, загадочных дурных знамениях, непрерывной чередой пронизывающих твою жизнь с самого рождества.
Время позднее, довольно много выпито вина. Близнецы сидят бок о бок, дремлют. Когда-то им не терпелось увидеть рождение нового года, теперь же оба они близки к тому, чтобы отправиться спать. Сьюзен – ближе, чем позволяют какие-либо приличия – подсела к Джону, своему нареченному, уже успевшему (в этом ты почти уверена) стать и ее любовником, молодому человеку непримечательной наружности и весьма ограниченного ума, что, однако ж, не помешало ему твердо встать на путь, который в конце концов приведет его к ремеслу доктора. Уильям всегда считал его хорошей парой для дочери, тогда как ты сомневалась в этом с самого начала, гадая, способна ли его скучная привязанность сравниться с пылкой страстью, что, как тебе доподлинно известно, таится в твоей дочери и (ох, как вытаращились бы миссис Куинси и миссис Локк, услышав от тебя столь восхитительно скандальное признание!) так живо напоминает тебя саму, твое собственное отчаянное сердце, неодолимую тягу к плотским усладам и готовность позабыть про стыд.
Все эти размышления, пронизанные ноткой нежной грусти, в мгновение ока изгоняются прочь будущим доктором: тупорылый ухажер Сьюзен ворочается в кресле, выпрямляется и тянется к своему бокалу.