И только когда она уже ехала по хампстедской Хай-стрит, ей пришло в голову, что Филлис, возможно, нет дома.
Конечно, следовало бы сначала позвонить. Лора попыталась представить, чем занимается Филлис в погожий летний денек. Собственно, это было нетрудно, поскольку вариантов было не так уж много. Филлис могла ходить по магазинам, покупая одежду или антиквариат, рыскать по своим любимым художественным галереям, сидеть в каком-нибудь комитете, продвигая музыку в массы, или собирать деньги на восстановление какого-то разрушающегося особняка в Хампстеде.
Правда, теперь было слишком поздно что-либо предпринимать, ведь она почти добралась до места. Через несколько минут она свернула с центральной дороги на улицу, которая сужалась, петляя вверх по холму, а потом выпрямлялась. Лора увидела убегающий вверх вместе с улицей ряд домов в георгианском стиле. Каждый стоял на ступеньку выше предыдущего, входные двери находились вровень с мощенным булыжником тротуаром. Перед коттеджем Филлис был припаркован ее автомобиль — обнадеживающий знак, но это еще не значит, что Филлис дома. Неутомимый ходок, она садилась за руль только тогда, когда ей приходилось «ехать в Лондон».
Лора остановилась за машиной Филлис, закрыла люк, взяла Люси на руки и вылезла из автомобиля. По обе стороны от входной двери дома Филлис стояли кадки с гортензией. Лора постучала в дверь и скрестила пальцы. «Если ее нет, я просто уеду, вернусь домой и оттуда позвоню ей». Но почти сразу до нее донесся звук цокающих шагов Филлис (та всегда ходила на высоченных каблуках), а в следующую секунду дверь распахнулась и все мгновенно встало на свои места.
— Девочка моя.
Лучше приветствия Лора не слыхала. Они обнялись. Люси, конечно, мешала. Как всегда, когда она обнимала Филлис, Лоре казалось, будто она сжимает в объятиях птичку. Хрупкую птаху с ярким оперением. Сегодня на Филлис был туалет абрикосового цвета, на шее — модные прозрачные бусы, серьги в ушах смотрелись, как елочные украшения. Пальцы на ее маленьких, как у ребенка, руках были унизаны кольцами, на лице, как всегда, безупречный макияж. Только волосы были чуть растрепаны, выбивались на лоб. Теперь в них блестела седина, но это ни в коей мере не приглушало юношеского задора на ее лице.
— Почему не позвонила?!
— Это было спонтанное решение. Захотела и приехала.
— Какая же ты молодчина, милая. Входи!
Лора вошла в дом, Филлис закрыла за ней дверь. Но в помещении не было темно: узкий коридор тянулся через весь дом к другой двери, выходившей в сад, и она была открыта. В проеме виднелся залитый солнцем мощеный зеленый дворик, а в глубине — белая решетчатая беседка.
Лора наклонилась и посадила Люси на рубиново-красный ковер. Собачка тяжело дышала, и Лора, бросив сумочку у подножия лестницы, прошла на кухню, чтобы налить для своей питомицы миску воды. Филлис наблюдала за ней, стоя в дверях.
— Я сидела в саду, — сказала она, — но там уже жарко. Пройдем лучше в гостиную. Там прохладно, да и окна открыты. Ты прямо как тростиночка, дорогая. Худеешь?
— Не знаю. Может быть. Не специально.
— Что-нибудь выпьешь? Я только что приготовила отменный лимонад. В холодильнике стоит.
— Не откажусь.
Филлис пошла за бокалами.
— Ты иди располагайся поудобнее. Забирайся с ногами на диван, и мы с тобой чудненько поболтаем. Сто лет тебя не видела. Как твой красавчик Алек?
— Нормально.
— Ты должна все мне рассказать.
Располагайся, забирайся с ногами на диван. Какое это счастье. Как в старые добрые времена. Послушавшись Филлис, Лора прилегла в уголке огромного мягкого дивана. За открытыми стеклянными дверями сад волновался, едва слышно шелестел на тихом ветру. Воздух наполнял аромат желтофиоли. Царил умиротворяющий покой. Что само по себе было удивительно, поскольку Филлис по натуре была очень деятельным человеком. Всегда куда-то спешила, кружила, как мошка, на своих тощих ногах по сто раз на день бегала вверх-вниз по лестнице.
Лоре она приходилась тетей, была младшей сестрой ее отца. Они выросли в семье обедневшего англиканского священника, которому пришлось экономить каждый пенни, дабы скопить необходимую сумму на то, чтобы послать отца Лоры в университет учиться на врача.
На образование Филлис денег уже не осталось.
И хотя к тому времени, слава богу, миновала та эра, когда считалось, что удел дочерей приходских священников — жить дома, с родителями, помогая матери украшать цветами церковь, и вести занятия в воскресной школе, лучшее, что ожидало Филлис, — это брак с каким-нибудь надежным подходящим человеком. Но Филлис с детства была своевольной. Каким-то образом ей удалось окончить курсы секретарей-машинисток, а после она отправилась в Лондон — не с благословения родителей, — где сумела за рекордно короткое время найти себе не только жилье, но и работу — устроилась младшим секретарем-машинисткой в старинный издательский дом «Хей Макдональдс». Очень скоро ее энтузиазм и предприимчивость были оценены по заслугам. Она стала секретарем заведующего редакцией художественной литературы, а потом, в возрасте двадцати четырех лет, — личным помощником руководителя компании — Мориса Хея.
Он был холостяком пятидесяти трех лет, и все думали, что этот свой благословенный статус он сохранит до самой смерти. Не тут-то было. Морис без памяти влюбился в Филлис и увез ее — пусть и не на белом коне, а всего лишь в большом внушительном «бентли» — в свой небольшой, но роскошный дом в Хампстеде. С ней он был безмерно счастлив, они ни на день не расставались, и правильно делали: как оказалось, времени им было отпущено немного: через три года Морис умер от сердечного приступа.
Филлис он оставил дом, мебель и все свои деньги. Он не был ни мелочным, ни ревнивым человеком и не внес в завещание никаких мерзких дополнительных распоряжений типа того, что его вдова в случае повторного замужества будет лишена оставленного ей наследства. Но Филлис все равно второй раз замуж не вышла. Для всех, кто ее знал, это была загадка. Вроде бы недостатка в поклонниках у нее не было. Как раз наоборот. За ней постоянно ухаживали сразу по нескольку кавалеров — звонили, присылали цветы, приглашали в рестораны, возили отдыхать за границу, зимой водили в театры, летом — на «Аскот». [3]
— Милые мои, — отвечала она, когда ей ставили в укор любовь к независимому образу жизни. — Я не хочу еще раз выходить замуж. Такого лапочку, как Морис, я больше никогда не найду. И вообще, без мужа куда веселее. Особенно если ты богата.
Когда Лора была маленькой, на Филлис она взирала, как на фею. И не удивительно. Иногда, на Рождество, родители привозили ее в Лондон, чтобы показать украшенную Риджент-стрит [4]и магазины, сводить в «Палладиум» [5]или на балет. После они всегда оставались погостить у Филлис, и Лоре, воспитывавшейся в семье занятого сельского врача в атмосфере унылого однообразия, казалось, будто она внезапно попала в волшебный мир. Все было так красиво, так радужно, так ароматно. А Филлис…
— Мотылек, — говорила про нее мать Лоры, добродушно, без всякого осуждения в голосе, когда они возвращались домой, в Дорсет. [6]А Лора, словно пришибленная, тихо сидела на заднем сиденье автомобиля, потрясенная воспоминаниями о столь небывалом великолепии. — Трудно представить, чтобы она когда-то пожелала окунуться в прозу жизни, занялась чем-то полезным… Да и зачем ей это?
Но здесь мама Лоры глубоко ошибалась. Ибо когда Лоре было двенадцать лет, ее родители погибли в автомобильной аварии, возвращаясь домой с совершенно безобидного званого ужина по дороге, которую оба знали, как свои пять пальцев, потому что ездили по ней всю жизнь. Автокатастрофа произошла в результате неудачного стечения целого ряда обстоятельств: Т-образный перекресток, грузовик дальнего следования, автомобиль с неисправными тормозами, двигавшийся на недозволенной скорости — все это привело к столкновению с печальными последствиями. И казалось, еще пыль на дороге не улеглась после всего этого кошмара, а Филлис уже была там.
3
«Аскот» (Ascot) — ипподром близ Виндзора, где в июне проходят ежегодные четырехдневные скачки, являющиеся важным событием в жизни английской аристократии.
6
Дорсет — историческое и церемониальное графство на юго-западе Англии, на побережье Ла-Манша. Столица — Дорчестер.