Дальше там, в письме, вообще была какая‑то ерунда, что‑то про какое‑то ущелье (видно, ездили вместе), и прочая чепуха. Что‑то непонятное.
Я сунула письмо в ящик стола и забыла о нем.
Да нет, хотела отдать мужу, честное слово, но забыла.
Письмо‑то ерундовское, ничего серьезного.
Забыла, в общем, и все.
А через месяц пришло следующее. И на конверте опять обратный адрес: Псков, ул., д.
«Вы не ответили на мое письмо, а я снова пишу вам…»
И опять всякая чепуха; о том, как она живет (неважно, судя по всему, одинока, вероятно, мужа нет, и всякий вздор в голове: фильмы, книжки, концерты…). Ну, это‑то, книжки–концерты, как у всех одиноких, что же им еще и делать.
Тут уж меня зло взяло, со вторым письмом: «Это твои проблемы, чего с ними соваться к чужому тебе человеку, женатому…».
О «ночах» санаторских в ее письмах, кстати, не было.
Так чего же ей нужно?
Второе письмо я тоже не показала и решила написать ей, чтоб она не трудилась больше и денег на конверты не тратила.
А потом мне стало интересно: а третье письмо она напишет? А четвертое?
С работы я приходила раньше мужа — почту брала я, и потому особенно не волновалась.
Она написала третье письмо, написала четвертое, пятое…
У меня возникло такое впечатление, что ей просто не с кем поговорить, вот она и пишет. А то, что не отвечают — ей даже лучше, удобнее: ответ мог бы ей не понравиться, а так…
Пиши что хочешь, изливай душу, и все такое.
Почему только она выбрала именно моего мужа, было непонятно. В нем ведь от романтики какой бы то ни было ничего нет и никогда не было, скучный тип. Правда, муж. А своя рогожа, как известно, чужой рожи дороже.
В общем, писем я не показывала, складывала их на дно ящика в столе, среди газет, и все. Всего пришло шесть писем.
Почему я их не выбросила, не знаю.
Просто так. Иногда доставала их из ящика и читала. Кое‑что интересное было.
В общем, сама не знаю, почему не выбросила. Только не для того, чтоб мужа в них харей ткнуть. Во что ткнуть — у меня всегда найдется, а письма… Просто так.
Тот день вообще был какой‑то странный. Утром со мной поздоровался незнакомый парень, еще и улыбнулся при этом. Потом я нашел на тротуаре десять тысяч (бумажку), потом хлынул дождь, я вымок, и тут же дождь прекратился.
Подошел к киоску купить сигарет, и вдруг за спиной еще раз:
«Здравствуйте».
«Здравствуйте…» «Как поживаете…» «Какими судьбами у нас…»
И вдруг (снова вдруг, в этот день все было вдруг):
— Как вам мои письма?
— Какие письма? Я ничего не получал.
Снова отсутствующий взгляд, вроде задумалась.
— Я написала вам несколько писем. Так, ничего серьезного, но странно… Странно, что вы не получили. А ваш адрес… — она произнесла адрес.
— Да, но… Но я ничего не получал.
Она посмотрела на небо.
— Опять будет дождь.
Я тоже посмотрел.
— Возможно. Я не понял с письмами.
Она поднимается на носки, тянется ко мне, на меня обрушивается смесь воздуха, запаха дождя и духов с привкусом горечи, целует меня в щеку, едва коснувшись губами:
— Всего доброго.
Она поворачивается и уходит.
А я стою, как дурак, у киоска, смотрю ей ошарашенно вслед, и прохожие натыкаются на меня и толкают плечами.
«Всего доброго…».
Июнь 1996 года
г. Краснодар.
Валентина АРТЮХИНА
* * *