— Андрей! — в его сторону бежала женщина и призывно махала ему рукой. — Гане плохо, иди скорье в барак.
Вокруг умирающей собрались люди, увидев приближающегося Андрея, молча расступились. Казак опустился на колени, всматриваясь в лицо жены. Взгляд ее был чистым и осмысленным. На щеках играл яркий румянец. Только прерывистое дыхание выдавало агонию. Потрескавшимися губами она прошептала:
— Серденько мое, помнишь подводу весной й степи?
Андрей поспешно закивал головой. По его небритым, впалым щекам текли слезы.
— Не плачь, милый, я сейчас туда уйду, — она с трудом подняла руку, касаясь лица мужа. Вдруг рука ее упала, и удивленный взгляд застыл в глазах мужа. Влетавшие в щели барака снежинки падали на лицо Гани и, не тая, блестели, словно капли росы на листьях сирени в майское кубанское утро.
АБРИКОСОВЫЙ ЦВЕТ
Леонид даже не мог предположить, что преследование Симочки может быть таким утомительным. Вот уже месяц, как в разводе, а она продолжает посылать ему письма, в которых чередуются в разной степени признания в любви, тоска, отчаяние. Эти беспрерывные записки с мольбой встретиться и поговорить.
«— Боже, о чем?! Уже и так все ясно», — Леонид рвал очередную записку и бросал ее в пепельницу. Почти каждый день в дверной ручке или в почтовом ящике он находил скромный цветочек. Вначале это выглядело даже несколько трогательным. Новая подруга Леонида, — Валентина, — эффектная, несколько полноватая блондинка, повторяла:
— Ты смотри, какая образцово–безнадежная любовь!
Затем конверты в почтовом ящике и увядшие за ночь цветы стали раздражать. Возникало ощущение, будто берешь в рот воду, когда не хочется пить.
— Я была замужем приблизительно трижды, но ни одному из мужей не думала докучать подобным образом, — возмущалась Валентина.
— Не сердись, в худшем случае она безвредна, — смущенный Леонид обнимал за пышные плечи свою подругу.
— Да, безвредна, — начинала сердиться Валентина. — В субботу я ее встретила, когда выходила из машины возле рынка. Так она на меня посмотрела, как орангутанг, у которого отняли кокосовый орех.
— Конечно, ее любовь взывает больше к эмоциям, чем к разуму. Но не стоит подрумянивать труп чувств — уже поздно.
Было темно, когда Симочка, поднявшись на второй этаж дома, в котором жили Леонид и Валентина, на клочке бумажки нацарапала шариковой ручкой: «Счастье — это не нечто, а некто», и Дрожащей рукой бросила записку в почтовый ящик. Выйдя из подъезда, она села на лавочку возле дома и стала наблюдать за окнами. За задернутыми шторами изредка мелькали силуэты, и каждый раз у Симочки учащенно билось сердце. Через некоторое время свет погас и лишь голубое свечение телевизора выдавало жизнь в квартире. Но вскоре стало совершенно темно. Женщина поежилась от холода — ка дворе стояла глубокая осень. Ветви деревьев, постукивая друг о друга от порывов ветров, роняли последнюю листву…
Симочка не отрываясь смотрела в темный проем окна. Дверь в память отворилась и сладкие воспоминания о ночах, проведенных с Леонидом, всколыхнули ее сердце. Минуты страсти, — и грешные, и романтические, прелюдии к ним, — встали перед глазами. Его взгляд, движения, слова, жаркое дыхание и губы, готовые к поцелую. В груди ее стало тепло, но вдруг почти физическая боль пронзила сознание — те же самые ласки сейчас, возможно, он дарит другой. Той другой, которая увела ее Леонида в этот дом. Она встала и на ватных ногах побрела по дорожке, шурша мокрыми листьями. По щекам Симочки текли теплые слезы.
— Слушай, Леонид, так больше продолжаться не может, — взбешенная Валентина потрясала запиской, — над нами, вернее, надо мной, уже соседи смеются. Ты думаешь, никто ничего не видит и не знает? Ошибаешься! Поставь ее на место — настоящая трагедия должна быть короткой.
— Да не обращай ты внимания. Она человек эмоциональный и страдает не столько от того, что происходит, сколько от того, как она оценивает ситуацию.
— Ну как знаешь. Это уже надоело, более того, присутствие вечной соперницы, — она достала из кармана халата очередное письмо и прочла; «…плен твой приятен и нерушим…», — заставляет мен* быть в постоянном психологическом напряжении. Мне это нужно, Леня? — Валентина щурит глаза, от чего они становятся маленькими и злыми.
Симочка нехотя пошла открывать дверь на чей–т° настойчивый звонок — уже долгие дни она никого не хотела видеть. В дверях стоял Леонид. У женщины подкосились ноги и она дрожащим голосом произнесла: