— Сломать бы все к черту, да на новом месте правление построить, шоб и не пахло этим Гузновым, — подумал Игнат. — А то вместо Игната Пантелеевича Иваном Ивановичем кличут… Все заменю мебель, плакаты… Хочу все по–новому…
Мария поймала недовольный взгляд председа теля и усмехнулась:
— Робым на совесть, Игнат! Не знаю, шо тоби не нравица…
— Я тебе не Игнат, а Игнат Пантелеевич, — обо овал звеньевую председатель. — Скажу — и десять раз будешь белить…
— Ну уж уЕоль… не девочка, — вспыхнула Мария.
Зная крутой характер мужа, Люба бросилась к Марии. Еще недавно радовавшаяся председательству Игната, она вдруг поняла: нелегко быть председательшей. Теперь надо сносить не только свою боль, но и людскую…
— Игнат, замолчи! Мария тоби в матери годитца… — загораживая звеньевую, почти крикнула она.
Игнат еще больше покраснел, его глаза округлились и калились кровью, и Люба сжалась в ожидании удара или потока ругательств, но в это время за окном кто‑то истошно завопил: «Пожар! Наш председатель горит!»
Люба соскочила с телеги на ходу, покачнулась, :удом удержалась на ногах и побежала к базкам, откуда неприятно несло гарью. Она остановилась у огромной, еще дышащей теплом кучи золы и, задыхаясь не столько от бега, сколько от страха, срывающимся от напряжения голосом крикнула:
— Де диты?
Старики, сиротливо сидевшие на почерневших от копоти стволах, только понуро опустили головы и, казалось, не слышали вопроса невестки. К ним подошел Игнат, обнял родителей за плечи и тихо сказал:
— Че пригорюнились: сено привезу, а ребятня сховалась. Я б на их месте тоже…
— Да ось же вин паразит! — с хрустом ломая тыквенные стебли, радостно закричала невестка Рая и, как котенка, вытащила из‑под огромного листа чумазого, заплаканного Володьку.
— Ну шо, паразит, будешь и теперь спички брать? — пробираясь по тыквенному полю, отчитывала она племянника.
Ей навстречу кинулась Люба и судорожно обняла сынишку.
— Хватай, хватай, целуй свое золото, я б его поцеловала… — отдавая ребенка, неодобрительно сказала Раиса и, обращаясь к Игнату, уже по–другому, кокетливо и ласково, произнесла: — Магарыч, кумец, ставь! Из‑за твоего дохлячка уси ноги ободрала, вон глянь, кумец, — бесстыдно задирая юбку, показывала она исполосованные растениями ладные женские ножки.
— За Володьку, кума, ничего не жалко! — содрогаясь от внезапно возникшего желания, хохотнул Игнат и притянул к себе невестку.
Игнату как председателю везло: урожай зерновых был собран такой, что о нем заговорили и в районе, и в крае, и в газете появилась статья. Чтобы как‑то отметить это событие, он решил в воскресенье повезти передовиков производства на море.
Настроение с раннего утра у всех было праздничное. Несмотря на выедающую глаза пыль, на грузовиках пели колхозники. Люба тоже пела, изредка поглядывая по сторонам.
За бортом машины мелькали вспаханные и еще не убранные поля, луга, каналы, хутора, станицы, ближе к морю грунтовую дорогу окружили заросшие тростником и камышом лиманы, с чернеющих чаш которых то здесь, то там взлетали вспугнутые машинами дикие утки, гуси, кулики, цапли. Наконец кто‑то завопил: «Море!», и перед взором раскинулась бесконечная гладь Азовского моря.
Когда машины остановились, колхозники стали нетерпеливо спрыгивать с грузовиков: каждому хотелось поприветствовать эту красоту. Волны тихо накатывались на песчаный берег, ласково шевелили ракушки и что‑то шептали. Кое‑кто прямо в одежде бросился в воду. Один Игнат спокойно стоял у кабины грузовика и с улыбкой смотрел на резвящихся людей. Когда колхозники чуть успокоились, председатель приказал женщинам накрывать на стол. Вскоре все сели завтракать, а Люба, завороженная красотой моря, незаметно отошла подальше сбросила ситцевое платье и вошла в море. Она долго брела по отмели, постепенно погружаясь в воду.
Ее тело, уже раздавшееся вширь, нежилось в прохладе и стало вдруг таким легким и по–девичьи гибким, что хотелось плыть и плыть в голубую даль. Волны целовали лицо, каждое движение доставляло радость и удовольствие, и Любе казалось, что она рыба: руки у нее плавники, ноги хвост. Попробовала лежать на спине — получается. Попробовала не плыть, а шагать по воде — не тонет! Открытия следовали одно за другим, и она была по–настоящему счастлива. Люба не знала, сколько прошло времени, как уплыла в море. Наконец она повернула к берегу. Он узкой полоской виднелся на горизонте. От долгого плавания ноги отяжелели, и чем быстрее она плыла, тем дальше (как ей казалось) отодвигалась земля. В какое‑то мгновение ей стало страшно. «Утону!» — подумала Люба, все глубже опуская ноги, но вдруг ощутила песок: она стояла на отмели. Отдохнув, женщина поплыла к берегу.