По сей день творение Абсурдоза расценивается не иначе, как литературный подвиг и самый сексуальный роман времен застоя.
А критик Хабалкнн стал агентом отдела внутренней безопасности. Для него это что семечки щелкать. За годы сотрудничества с самым серым во осей округе зданием, мимо которого добропорядочные граждане проходили с брезгливым выражением лица, он так набил руку, что все его творения, без исключения, скорее походили на скрытое доносительство, нежели на литературную критику.
(Благодарный Мирон Петрович вызвался освоить сложную специальность помощника массажиста, на общественных началах.
— Остальные производственные вопросы в рабочем порядке, — по–деловому подвела первый итог Рабинович. — Не забывайте, господа, что сегодня за праздник. Не будем гневить Господа!
После этих ее слов в зал внесли подносы со «Смирновской», «Президентом» и конечно же «Советским шампанским».
Блистательные сестры Берри запели на иврите знаменитую на весь мир «Тум балалайку».
И пошел праздник. Звенели бокалы, хлопали пробки от шампанского. Писатели мигом повеселели позабыв обо всем на свете. Хабалкин предлагал хозяйке Дома выпить на брудершафт. «А как же жидо–масонская угроза?» — намекнула Рабинович. — «Мы это уже пережили! — нашелся невозмутимый критик. — Человек, видите ли, всю свою жизнь ученик: чем больше учится, тем быстрее глупеет».
Секретарша, тяпнув сдуру стакан водки, без умолку хохотала на коленях «шефа» писательской организации, предлагая тост за дружбу между богатыми и бедными.
Рассказчик Клыков, приловчившийся единственную свою книжечку переиздавать несчетное количество раз под разными названиями, шпарил наизусть последний рассказ, написанный в эпоху развитого социализма.
Окосевший от выпивки завхоз Метелкин тряс за грудки перепуганного прозаика Пустоглазова, добиваясь, почему все‑таки Париж такой маленький? «Потому что Краснодар большой!» — отмахивался писатель, одергивая поношенный пиджачишко.
Кто‑то предложил поиграть в вечно молодую «бутылочку», а изрядно поддавший Пзнтишин, утирая галстуком слезы умиления, силился вспомнить свою новую должность и имя благодетельницы.
Давненько не переживал подобного шабаша писательский Дом. Гуляла обнищавшая братва до одурения. Здесь же, в морозильнике своем, напоминавшем некое неприятное медицинское учреждение, и заночевали.
Так был вручен «инженерам человеческих душ» главный рождественский подарок. Тихо и бескровно. Ко всеобщему удовольствию даже.
Утром на фасаде бывшего пристанища пишущих и сочиняющих играла яркими красками огромная вывеска–панно, на котором золотыми буквами было замысловато выведено: литературно–оздоровительное заведение Берты Рабинович. Круглосуточное…
КРЫСЫ
Услышав пронзительный крик, пышнотелая кладовщица схватила говяжью костымагу и запустила в полутемный угол, давно уже ставший филиалом крысиного подполья. Несколько тощих крыс метнулись к спасительной дыре.
— Твари, — лениво рявкнула кладовщица, окидывая тоскливым взором пустой цех. — Повыздыхали б!
Смачно зевнув, она отправилась соображать обед. Именно соображать: с тех пор, как городской хладокомбинат сел на голодный паек, холодильщики стали забывать вкус мяса. (Бедняги вынуждены теперь давиться крупами и овощами, выменянными на несколько мешков крысиной отравы, да оставшимся от старых запасов салом. А ведь не так давно цеха напоминали рай: в мясном изобилии купалось все местное население. Лидировала в обжорстве главбухша комбината, начинавшая карьеру с разносчицы городским столоначальникам коровьих языков и свиных вырезок. Так вот, несчастная до того переусердствовала, что задыхалась от ожирения. Несколько раз она падала без чувств прямо на свиные туши, и только после того, как сломала себе бедро, отправилась на похудение.
Начальник первого цеха прославился любовью к передней части аппетитных хрюшек и бычков, его заместитель — к задней, а старший охранник к шкурам слабость имел. Что уж он там с ними делал — толком никто так и не знает. Грузчики, так те все подряд тащили, даже рога с копытами.
Не отставали от них и крысы. Жулики еще те. За год хвостатые бестии съедали десятки тонн мяса. А однажды попортили и сожрали несколько подвешенных к потолку туш молодых бычков. И никакого с ними сладу! На террор отвечали плодовитостью.