– Шпасибо, – сказала она, от волнения произнеся «ш» вместо «с».
Перл предупреждающе подняла палец, и Мэгги тут же поправилась.
– Спасибо, – повторила она, подражая произношению представителей высшего общества. Мэгги не являлась великолепной певицей, но обладала превосходной способностью подражать.
Перл кивнула.
– Ты должна спеть наилучшим образом. Мистер Ларсон ищет сопрано для ведущих партий.
– Меня не волнует роль ведущей певицы. – На самом деле чем ниже будет ее статус, тем лучше. Тем дольше Дэнни не сможет обнаружить ее новую работу и попытаться навредить ей.
На лице Перл промелькнуло сомнение и тут же исчезло. Мэгги знала почему: у мистера Ларсона в хоре уже было достаточно приличных певиц. Он искал новую примадонну, и Мэгги знала, что не сможет быть таковой.
«Нет, – твердо сказала она себе, – я не сдамся так просто». Должен же быть выход из создавшегося положения. Надо только найти его.
Перл тряхнула головой, как бы проясняя ее.
– Ну не будем медлить, дорогая. Дай мне твою шляпу. Ты не станешь возражать против того, чтобы воспользоваться моим, более красивым платьем?
– Перл, ты на пол фута выше меня и у твоего платья изгибы там, где у меня нет ничего. – Мэгги выразительно махнула своей шляпой, прежде чем передать ее. – Я буду выглядеть крайне нелепо в нем.
Перл фыркнула и начала энергично подталкивать Мэгги к кулисам.
– Не понимаю, почему бы тебе не надеть что-нибудь более эффектное. Что-нибудь из твоего гардероба, которым ты пользовалась в эстрадном представлении, поскольку последнее время одеваешься как старая карга, – проворчала она.
– Думаю, костюм маленького сорванца едва ли произведет впечатление на мистера Ларсона, – возразила Мэгги.
Они подошли к группе статистов, и Мэгги остановилась, снова почувствовав необычайное волнение. Находясь позади трех женщин и сухопарого юноши, она могла видеть огромный зрительный зал, блистающий темно-красными и белыми красками.
Он был намного величественнее залов, в которых она выступала прежде, и даже лучше того, каким он был до пожара шесть лет назад. От сцены в глубь помещения уходили ряды плюшевых кресел, заканчивающиеся затейливо украшенными галереями лож, и над всем этим в сумраке потолка тускло поблескивала люстра. В центре зала располагалась увенчанная огромной короной королевская ложа со свисающими темно-красными шторами. Одна из претенденток на роль оперной певицы, стоявшая на сцене, выглядела совершенно потерянной: ее слабый голос растворялся и исчезал в огромном пространстве.
Полутемная, грязная и неотделанная даже после восстановления часть помещения за кулисами была знакома Мэгги так же хорошо, как ее маленькая квартирка, поскольку обстановка за кулисами любого театра имела схожие черты. Эти помещения, как правило, выглядели мрачными и угрожающими из-за опор, которым, похоже, не было другого места, кроме как на проходе. Под потолком висели многочисленные переплетающиеся веревки, поддерживающие светильники, декорации и занавес. Здесь всегда чувствовался характерный запах: смесь грима, масляной краски и пота.
В детстве Мэгги проводила много часов за кулисами оперного театра, готовая за пару пенни выполнять любые поручения спешащих на сцену актеров, лишь бы иметь возможность наблюдать за спектаклем из-за кулис, трепетно воспринимая музыку, которая заставляла ее парить. Там она познакомилась с Перл десять лет назад, когда была совсем ребенком, а Перл еще не освоила лондонское произношение и исполняла роли пажа или дерзкой служанки. Несколько лет назад Мэгги уже делала попытку ступить на сцену оперного театра, но тогда мистер Ларсон сказал ей то, что она и сама знала: у нее достаточно приятный драматический голос, но он не является тем божественным инструментом, каким должны обладать певицы Королевского оперного театра.
«Будь ты проклят, Дэнни, – подумала Мэгги, наверное, уже в тысячный раз на этой неделе. – Что я тебе сделала?»
Девушка на сцене закончила пение и после приглушенных слов из зала, которые Мэгги не расслышала, заковыляла прочь в подавленном состоянии. Затем было названо имя Мэгги. Перл сжала ее руку, и Мэгги, сделав глубокий вдох, шагнула на сцену и в свое будущее, каким бы оно ни было.
Чарлз взглянул на невысокую, закутанную в платок девушку, вышедшую из-за кулис. Он без особого интереса наблюдал, как она пересекла сцену, полагая, что это одна из девчонок, помогавших поправлять освещение или декорации перед очередным прослушиванием. Но девица двинулась прямо к рампе, и яркие огни осветили ее лицо – лицо вполне совершеннолетней девушки. От нее веяло поразительной силой характера, которую трудно было ожидать в таком хрупком теле. Это была не девчонка-сорванец, а женщина: еще одна певица, вышедшая для прослушивания.
У нее были темные глаза и волосы, а кожа светлая, с оттенком желтизны в ярком свете сцены. Правильные черты лица можно было назвать красивыми. Однако словами трудно передать воздействие, которое она оказывала на наблюдателя. Чарлз был поражен прежде всего исходящей от нее силой.
В ее позе чувствовалась вызывающая смелость, даже некоторая наглость, когда она обвела невидящим взглядом места в зрительном зале, ища слушателей сквозь огни рампы. Она стояла, покачиваясь на носках, словно готовилась действовать при малейшей опасности: либо атаковать, либо спасаться бегством – Чарлз не мог понять.
Девушка шагнула вперед, и черный платок соскользнул с ее плеч, открыв коричневое, строгого покроя платье.
– Могу я начать? – спросила она.
Чарлз был поражен, услышав ее безукоризненное произношение, характерное для представителей высшего общества, хотя готов был поклясться, что она никогда не принадлежала к дворянскому сословию. Он невольно подался вперед.
– Начинайте, милочка, – сказал мистер Ларсон.
– Кто эта девушка? – тихо спросил Чарлз. Мистер Ларсон заглянул в табличку на коленях своего секретаря.
– Маргарет Кинг, – сказал он. – Говорят, она проходила прослушивание четыре года назад, но я не помню ее. Должно быть, тогда она была еще совсем ребенком. По ее словам, последнее время она выступала в варьете и за нее поручилась Перл Бланк.
Брови Дайнса взметнулись вверх, и Чарлз понял почему. Перл Бланк была, бесспорно, ведущей оперной певицей, такой же замечательной, как Ла Гризи и мадам Виардо в расцвете своей карьеры, и обладала большим самомнением и достоинством, как и полагается примадонне. Как могла певичка из вульгарного варьете, будучи моложе Перл лет на шесть, быть ее ближайшей подругой?
Сейчас эта девушка смотрела прямо на них.
– Я исполню выход Одабеллы из пролога к опере «Аттила», – объявила она.
Интерес Чарлза возрос еще больше. Оперу «Аттила» не ставили в Лондоне в течение нескольких лет, и хотя автором был сам Верди, похоже, никто, кроме него самого, не считал это произведение оперой. Более того, партия Одабеллы была довольно трудной для певицы, которая должна изображать то наивную девушку, то умудренную опытом женщину – два женских характера, наиболее популярных в настоящее время в опере.
Маргарет Кинг на мгновение закрыла глаза и сделала глубокий вдох, готовясь к выступлению, а когда снова открыла их, выражение ее лица резко изменилось, приобретя пронзительные, напряженные черты. Она начала петь, и первые ноты прозвучали с необычайной чистотой и силой, отчего по спине Чарлза пробежали мурашки. Он явственно представил, как она стоит на поле боя перед ордами кочевников с мечом в руке. Даже после поражения она оставалась гордой и несгибаемой перед предводителем варваров, презирая женщин, которые прятались за спины мужчин, не встав на защиту своих жилищ и детей. Она была замечательной, превосходной актрисой.
Именно такой, какую он искал.
Объективно Кроссхем понимал, что голос Маргарет Кинг недостаточно силен, да и выразителен для оперы, и она вынуждена была замедлять темп в наиболее трудных пассажах, однако внутри у Чарлза все сжималось, когда она гордо смотрела на воображаемого Аттилу. Он не хотел, чтобы ария кончалась, и в голову ему непроизвольно пришли слова ответа Аттилы. Он, не задумываясь, встал, отчетливо понимая, что надо сделать, чтобы продолжить действо.