– Простите? – Кисть Ориола застыла над левой грудью Элизенды.
– Мы же договорились перейти на «ты».
– Дело в том, что…
– Это приказ.
Ну что ж, коротко и ясно. Он возобновил медленное движение кистью по соблазнительной груди, выступавшей под гладкой тканью платья.
– Когда ты начнешь писать лицо?
– Прежде я хотел бы узнать вас… узнать тебя получше, привыкнуть к…
– Конечно.
– Ну не будь такой застывшей. Двигай спиной и шеей. Говори о чем-нибудь.
Если бы я могла рассказать тебе, какие чувства я начинаю испытывать. Если бы могла признаться, как я смущена и какие у тебя волшебные руки…
– Я не знаю, о чем говорить.
В комнату вошла Бибиана с дымящимся чайником. Взглянула Элизенде прямо в глаза, и та тут же отвела взгляд; подтвердив свои догадки, служанка деликатно выскользнула из гостиной. Ориол заметил, как женщины переглянулись, но сделал вид, что погружен в выписывание складки рукава.
– А чем занимается твой муж? – спросил он, когда они вновь остались наедине.
– Что-то тебя очень интересует мой муж.
– Да нет, нисколько. Это просто чтобы ты что-то говорила.
В основном всякими аферами при пособничестве двух полковников военного округа Барселоны и еще каких-то там властей. А еще, как мне сообщают те, кому положено сообщать, вовсю ходит по бабам. Зарабатывает кучу денег и терпеть не может приезжать домой, поскольку не может смотреть мне в глаза.
– Нууу… занимается своими делами. Торговлей. У него фирма, точно не знаю, что за контора, но эта деятельность занимает у него все дни недели. Все время снует туда-сюда без передышки.
Она не хочет говорить о муже. Надо сменить тему. О чем же поговорить?
– А ты не хочешь жить не здесь, а в Барселоне?
– Нет. Здесь мой дом. Кроме того, мне нравится лично заниматься управлением землями. И здесь умерли мой отец и брат.
А твоя мать, Элизенда? Почему ты никогда не говоришь о своей матери?
Несколько мазков по шее для придания дополнительного оттенка. По утонченной, изысканной шее сеньоры Элизенды, которая теперь для него просто Элизенда.
– Розе понравились конфеты?
Коробка уже сама по себе была настоящим произведением искусства: из лакированного дерева с инкрустацией. А внутри – двенадцать конфет, как двенадцать драгоценных изделий. Роза взяла конфету в изумрудно-зеленой обертке.
– Почему ты сказал ей пятьсот?
– Я не решился…
– Надо было попросить тысячу, она все равно бы заплатила. Какой ты бестолковый.
Она развернула конфету и откусила половину:
– Восхитительная. Возьми, попробуй.
Конфета действительно была вкусная. Очень вкусная.
– Да, очень понравились. Она просила тебя поблагодарить.
– Я рада.
Элизенда стала рассказывать о дяде Аугусте и конкретно о книге, которую он недавно опубликовал, что-то связанное с интегралами и производными, о его известности, о занятиях, которые он проводил в Риме во время эмиграции (бежать его вынудила угроза коммунистической расправы) и которые принесли ему славу талантливого математика, как сообщили в епархии отцу Аурели Баге, приходскому священнику Торены, поскольку мой дядя, разумеется, совершенно не способен хвалиться своими достижениями. Однако она предпочла не рассказывать учителю о настойчивости, с которой отец Аугуст всячески намекал ей, что место супруги – подле супруга, пока однажды, совсем недавно, она не ответила ему так вот знай, если я поеду в Барселону к Сантьяго, то обнаружу его в окружении шлюшек. Так что больше мне о нем ни слова.
– Прости, девочка. Я не…
– Ну а потом, я вообще не собираюсь отсюда никуда уезжать. Я хозяйка дома Грават, управляю имением и делаю все для того, чтобы оно процветало. И назло всем недоброжелателям в этой деревне намерена стать еще богаче.
Бибиана знала, что после этого разговора Элизенда сменила кофе на чай, чтобы еще больше дистанцироваться от жителей Торены, и отказалась от прогулок по грязным деревенским улицам.
– Сколько ненависти в твоих словах! Ты напоминаешь мне… Хотя нет, оставим это.
– Кого я тебе напоминаю, дядя?
– Своего отца.
– Так ведь его убили. Отсюда и ненависть.
Боже мой. Дядю Аугуста тоже мучили тени и потайные закоулки человеческой натуры. А вот число e было идеально прозрачно, иррационально и неоспоримо. Тем не менее в качестве старого наставника молодой особы он счел нужным сказать я не думаю, что подобные чувства пойдут тебе на пользу.