Он натужно дышит.
Проходит час. Затем второй.
Мы с Джуно-Джейн читаем двадцать третий псалом. Говорим, что теперь он может уйти.
Но он цепляется за жизнь.
И я знаю почему. Все дело в тайне, которую он по-прежнему хранит. Той, из-за которой он тревожит мои сны, но которую не может открыть. Освободиться от нее ему не под силу.
Мисси начинает ерзать — сразу понятно, что ей надо в уборную.
— Мы скоро придем, — говорю я, притронувшись к плечу Джуно-Джейн, и вывожу мисси из комнаты. Прежде чем задернуть занавеску, я вижу, как она наклоняется и кладет голову отцу на грудь, а затем принимается тихо напевать какую-то песню на французском.
Солдат, сидящий на кровати в дальнем углу комнаты, закрывает глаза и прислушивается.
Я отвожу мисси справить нужду — теперь с этим делом куда больше возни, раз уж приходится носить дамские наряды. День выдался знойный, и вскоре пот катится с меня градом. Когда мы выходим на улицу, я смотрю на больничные окна. Меня омывает горячий от жгучего солнца ветер. Душа моя устала и иссохла, да и тело тоже иссохло, как этот ветер, и наполнилось пылью.
— Сжальтесь, — шепчу я и усаживаю мисси на грубо сколоченную скамейку у здания с широким крыльцом. Сама я устраиваюсь рядом в тени, откидываю назад голову и закрываю глаза, теребя бабушкины бусы. Ветер играет в дубовой листве, шевелит ветви тополей, растущих в долине. А где-то неподалеку выводят свои песни речные птицы.
Мисси снова принимается мычать, словно подражая колесам телеги, только на этот раз куда тише:
— Мэ-э-э… мэ-э-э…
Ее песня все отдаляется и отдаляется, точно мисси уходит под воду — а может, это я ухожу. «Открой-ка глаза, проверь, все ли с ней в порядке», — проносится в голове.
Но глаз я не открываю. Я устала, вот и все. Бесконечно устала от путешествий, сна на полу, попыток понять, как правильнее поступить. Рука падает на колени, выпустив бабушкины бусы. В воздухе пахнет известняком, кустами юкки с этими ее странными высокими стеблями и белыми цветами, опунцией и ее сладкими, розовыми плодами, полынью и ковылем, что колышутся повсюду до самого горизонта. Мыслями я уношусь далеко-далеко, точно по водам широкой реки, о которой рассказывала бабушка. Я плыву до самой Африки, где растет красная, коричневая и золотая трава, а все синие бусинки вновь встречаются на одной нити, повязанной на шее королевы.
«До чего же это место похоже на Африку! — думаю я, прежде чем забыться. Я тихонько смеюсь и парю над травой. — Вот я и в Африке!»
Кто-то касается моего плеча, и я просыпаюсь. Спала я недолго, если судить по солнцу.
Надо мной возвышается Элам Солтер. Под локоть он держит мисси. У нее в руках — охапка диких цветов, некоторые вырваны прямо с корнем. С них падают кусочки засохшей земли. Один ноготь на руке у мисси алый от крови.
— Она там гуляла без присмотра, — поясняет Элам. Его аккуратно постриженные усы окаймляют губы, точно рама картину. Рот у него красивый: широкий, серьезный, с пухлой верхней губой. В лучах солнца глаза кажутся золотисто-карими — точь-в-точь как отполированный янтарь.
Я гляжу на все это, и сердце бешено колотится в груди, а мысли проносятся в голове так быстро, что ни одной не поймаешь. Несмотря на усталость, все мое существо мигом оживает, точно меня разбудила та самая болотная пантера, которой он мне когда-то представлялся. Сама не знаю, что мне делать: то ли бежать, то ли любоваться им — вряд ли я еще когда-нибудь окажусь рядом с такой красотой, пускай и пугающей.
— Ой… Это случайно получилось, — говорю я, и мой голос звучит откуда-то издалека.
— Небезопасно ей вот так выходить за пределы форта, — говорит он, и я понимаю, что подробнее об опасностях он рассказывать не станет. Элам провожает мисси до скамейки, осторожно усаживает и кладет руку Лавинии ей на колени, чтобы не поломать цветы. Хороший он человек.
Я встаю, разминаю затекшую шею, стараюсь собраться с духом.
— Знаю, что вы для нас сделали, и…
— Это моя работа, — прерывает он меня. — Я просто ее выполнял. Причем не так хорошо, как самому хотелось бы, — он кивает на мисси, давая понять, что испытывает вину за ее нынешнее плачевное состояние. — Я обо всем узнал, когда уже ничего нельзя было сделать. Человек, за которым вы приехали, Уильям Госсетт, ввязался в аферу с участием марстонцев, поэтому-то они и похитили его дочерей. Я узнал, что они собирались прятать их неподалеку от того причала в Луизиане, поэтому оставил там своего человека, который должен был их освободить после того, как «Звезда Дженеси» отчалит. Но когда он начал поиски, их уже и след простыл.