— Ну что, вот мы и приехали, — говорю я «Жуку» и какое-то время продолжаю сидеть за рулем в знак полной солидарности. Мы с этой машинкой проделали огромный путь с тех пор, как покинули пустые коридоры факультета английской филологии. Я теперь совсем другой человек. Что бы там ни случилось дальше, этот опыт и это место изменили меня. Но я никак не могу поддерживать систему, которая внушает детям, что они пустое место и никогда ничего не добьются. Главным достижением в ней считается тот факт, что ребята весь день просидели за партами. Но они заслуживают тех же возможностей, которые давали мне наставники и друзья. Они имеют право знать, что жизнь, которую ты сам себе создаешь, может разительно отличаться от той, которая тебе уготована по рождению. Поэтому надо что-то придумать. Я так просто не сдамся! Трусы не добиваются великих побед. Трусы не выигрывают войн. «И пока ты не выйдешь из схватки, нельзя себя считать побежденной», — говорю я себе.
Натан крепко спит на водительском сиденье крошки «Хонды». На нем сегодня синие джинсы и синяя хлопчатобумажная рубашка — наряд, который я называю про себя «синим-синим». Волосы его растрепались, но лицо спокойно, как у человека, который уже со всем примирился. Хотя я знаю, что это не так. Ему тяжело здесь находиться. Последний раз, когда он был в поместье, стал последним разом, когда он видел сестру живой. Но мы оба понимаем, что этот визит откладывать нельзя.
— Привет! — говорю я и пугаю его до такой степени, что он задевает локтем руль и машина протяжно сигналит. Я нервно потираю шею и оглядываюсь, но, кажется, нас никто не слышал.
— Привет, — в его кривой усмешке читается разочарование. — Извини, что так вышло, — говорит он, и меня потрясает осознание того, до чего же сильно я соскучилась по его голосу.
Он открывает дверцу и выбирается из крошечной машины, и тут я понимаю, как сильно скучала и по нему самому.
— Ты добрался, — говорю я, с трудом сдерживая эмоции — это сейчас необходимо. — Выглядишь уставшим.
— Путь домой занял больше времени, чем я рассчитывал, — говорит он и неожиданно заключает меня в объятия. Не дружеские, а настоящие — так обнимаешь того, о ком думал, пока был далеко.
Сначала этот порыв меня удивляет. Я никак не ожидала… хм… такого. Готовилась скорее к очередному нелепому и неловкому «танцу», который напоминают мне наши встречи. Друзья… или люди, которые хотят большего? Как знать наверняка? Но сейчас все совсем по-другому. Я тоже обнимаю его за талию и прижимаю к себе.
— Сложные были деньки, да? — шепотом спрашиваю я, а он опускает подбородок мне на макушку. Я слушаю, как стучит его сердце, ощущаю жар его тела. Взгляд застывает на переплетенных ветвях глицинии и лагерстремии, скрывающих за собой старинные постройки, когда-то украшавшие великолепные сады Госвуд-Гроува, а ныне хранящие тайны прошлого.
— Не у меня одного деньки были сложные, — наконец говорит Натан. — Нам надо зайти внутрь, — предлагает он, но выжидает еще минуту.
Мы медленно отстраняемся друг от друга, и совершенно непонятно, что делать дальше. Не знаю, как это все расценивать. Еще мгновение назад мы были точно единое существо. А сейчас, когда мы на расстоянии вытянутой руки, будто вернулись каждый в свою зону комфорта.
На крыльце Натан останавливается, поворачивается ко мне, расставив ноги пошире, точно готовясь поднять что-то тяжелое. Скрещивает руки на груди, склоняет набок голову и смотрит на меня, почти зажмурив один глаз.
— Кто мы друг другу?
Открыв рот, я пялюсь на него, пока с губ не срывается робкое:
— В… в каком… в каком смысле?
Мне очень страшно, и именно поэтому я не даю прямого ответа. Отношения требуют искренности, а это всегда риск. Закоренелая моя неуверенность твердит: «Ты — испорченный товар, Бенни Сильва. Такой, как Натан, никогда тебя не поймет. Он уже не сможет смотреть на тебя прежними глазами».
— А смысл тут может быть только один, — возражает он. — Я скучал по тебе, Бенни, и пообещал себе, что на этот раз точно подниму эту тему. Потому что… ну… тебя не так-то легко прочесть.
— Это меня-то? — Интересное заявление, учитывая, что Натан и сам огромная тайна, разгадку которой я собираю по кусочкам, точно пазл. — Меня?
Он пропускает ироничный подтекст мимо ушей.