У меня такое чувство, будто она — сестра, которую он так любил и которую так горько оплакивает, — сейчас рядом с нами. Мне всегда хотелось иметь сестру.
— Если бы я могла познакомиться с ней…
Он резко вдыхает и, нетвердо шагнув к следующему лестничному пролету, жестом предлагает мне пойти первой.
— Мама рассказывала, что если Робин задумывала что-то, то всегда очень тщательно исследовала вопрос, писала конспекты, но никому их не показывала. Думаю, это все влияние этого дома и судьи с его бесчисленными папками и журналами. Тебе не попадались в библиотеке подобные документы? Заметки Робин или судьи?
— Только то, что я тебе уже показала. А последнее время вообще никаких находок не было, это совершенно точно, — отвечаю я. Натану удалось меня заинтриговать. Я бы все отдала, чтобы хоть разок поговорить с Робин.
Хотя одного раза мне вряд ли хватило бы.
Когда мы поднимаемся наверх, к Робин в комнату, я наконец вижу ее фотографию. Не детский снимок вроде тех поблекших студийных фотографий, что висят в гостиной, а взрослый. На элегантном письменном столе с тонкими ножками стоит деревянная рамка, украшенная веточками, а в нее вставлен портрет улыбающейся светловолосой девушки. У нее худое, узкое лицо. Глубокие, синевато-зеленые бездонные глаза сразу привлекают внимание. Глаза у нее добрые. Точь-в-точь как у брата. Она стоит на рыбацкой лодке, а позади нее — Натан, тогда еще подросток. Они оба смеются, а Робин держит в руках безнадежно запутавшуюся удочку.
— Это дядина лодка, — поясняет Натан, заглянув мне через плечо. — Дяди по маминой линии. Она росла в небогатой семье, но, боже мой, уж кто-кто, а ее отец и дяди знали толк в развлечениях! Они часто брали нас с собой ловить креветок — мы садились к ним в лодку, и они везли нас куда-нибудь. Порой мы удили рыбу, если получалось. Иногда сходили на берег и оставались там на денек-другой. Папа с братьями были знакомы почти со всеми в округе, а многие и вовсе приходились им родней.
— Ox и весело вам жилось, — говорю я и вновь представляю рыбацкую лодку, другую жизнь Натана, его связи на берегу.
— Не то слово. Но долго мама среди болот прожить не смогла. Порой у людей появляются комплексы из-за происхождения и воспитания. Она вышла замуж за человека, который был старше на пятнадцать лет, к тому же несметно богат, и ей вечно казалось, что люди, как с ее стороны, так и со стороны мужа, осуждают этот шаг — считают ее авантюристкой и все такое. Она не знала, что с этим делать, и решила просто уехать подальше. И Ашвиль подарил ей живописные виды, другое самовосприятие, в общем, сама, наверное, понимаешь.
— Еще как! — Настолько хорошо, что и сказать нельзя. Покинув дом, я старательно вычеркнула прошлое из своей жизни — или хотя бы попыталась это сделать. Но Огастин научил меня тому, что прошлое вечно следует за тобой, куда бы ты ни направился. И главный вопрос — что ты станешь с ним делать: бежать или извлекать из него уроки.
— Знаешь, я думал, мне тут будет… тяжелее, — говорит Натан, но его напряженный голос свидетельствует об обратном. — Но я понятия не имею, что именно мы ищем. И сказать по правде, чем бы оно ни было, возможно, оно уже утрачено. После смерти Робин Уилл и Мэнфорд заявились сюда со своими женами и детьми и прибрали к рукам все, что только хотели.
Хотя Робин уже два года как умерла, обыскивать ее комнату все равно кажется непростительной наглостью. Ее личные вещи по-прежнему здесь. Мы осторожно проверяем ящики, полки, шкаф, коробку в углу, старый кожаный чемодан. Такое чувство, будто тут уже кто-то основательно порылся, а потом просто распихал вещи по ящикам и ушел.
Ничего существенного мы так и не находим. Чеки в кредит, лекарства, письма от друзей, заметки о путешествиях, чистые листы для записей, записная книжка с милым золотистым замочком спереди. Замочек не заперт и ключ по-прежнему хранится между страниц, но когда Натан их пролистывает, внутри обнаруживается только список прочтенных книг, дополненный любимыми цитатами, рецензиями на каждую книгу, датами начала и окончания чтения. Порой Робин читала по несколько книг в неделю — причем всё: от классики и вестернов до нон-фикшн и «Ридерз дайджеста» из коробок, стоящих внизу.
— Твоя сестра была настоящим библиофилом! — замечаю я, заглядывая Натану через плечо.
— Это у нее от судьи, — отвечает он.
А еще между страниц обнаруживается листок, на котором велся подсчет очков в ходе бильярдных партий — видимо, дед и внучка вели ожесточенное соревнование в последний год жизни судьи, недаром в библиотеке стоит старый бильярдный стол марки «Брансвик».