Задавал ли он оракулу вопросы? Понял ли, что сказала Книга? И, кстати, что это за книга была у него в руках?
Я-то видела всего лишь какую-то маленькую книжку. И не сумела разглядеть, что в ней написано. Да я и страниц-то ее не разглядела. И, безусловно, никогда ее не читала, да и не могла читать. И разумеется, тот проникающий в душу голос исходил из книги, а не из моих уст. Я теперь даже не была уверена, правильно ли расслышала сказанные им слова — то ли «Пусть они дадут свободу», то ли «Будьте свободны», то ли «Освободите»! Тот голос по-прежнему звучал у меня в ушах, но я уже не могла вспомнить, что в точности он сказал. Это меня встревожило. Я тщетно пыталась снова услышать те слова, но они ускользали от меня, их точно уносил какой-то нетерпеливый ручей… И перед глазами у меня опять возникал Фонтан Оракула, и утреннее солнце над крышами Галваманда, и то, как его лучи просвечивали сквозь распускавшийся в вышине серебристый водяной цветок…
А потом я вдруг заметила, что за окнами и впрямь уже утро и на стенах моей маленькой комнатки играют первые робкие лучи зари.
В тот день у нас был праздник Энну, богини, способной сделать путь более легким для странствующих, ускорить любую работу и завершить миром любой спор. Согласно нашим верованиям, Энну провожает души людей в страну смерти и, говорят, всегда следует впереди души умирающего в обличье черной кошки, то и дело останавливаясь и оглядываясь. А если человеческая душа начинает колебаться и медлить, Энну терпеливо ждет, когда душа соберется с силами и вновь последует за нею. Мало кто из наших богов имеет столь конкретное обличье; еще, пожалуй, только Леро — в виде крупных округлых камней, да Иене, сущность которой воплощена в дубах и ивах. Энну часто изображают в виде маленькой кошечки с улыбающейся мордочкой и светящимися глазами. У меня тоже есть такая фигурка; она досталась мне от матери и всегда стоит в небольшой нише у моей постели. Каждое утро, проснувшись, и вечером перед сном я целую и благословляю ее. Домашнее святилище Энну находится в Галваманде в старом внутреннем дворе — это большой камень, похожий на вогнутую раковину, а на пьедестале вокруг него вырезаны кошачьи следы, теперь уже почти стертые бесчисленными прикосновениями рук, которые в течение стольких веков клали на край пьедестала, благословляя Энну и желая получить ее благословение. Я встала, оделась и принесла из Фонтана Оракула целую миску чистейшей воды, а из кухонной кладовой — немножко еды, чтобы совершить жертвоприношение богине. Возле камня с резными кошачьими следами я встретила Лорда-Хранителя, и мы вместе возблагодарили великую Энну.
Завтрак у Исты был уже готов. Мы позавтракали, а потом все пошло в точности как накануне: Лорд-Хранитель устроился в передней галерее, и к нему потянулась нескончаемая вереница людей. Весь день люди приходили в Галваманд, чтобы поговорить с Лордом-Хранителем и друг с другом. Казалось, сообщество жителей Ансула вновь воссоздается прямо у нас на глазах.
Лорд-Хранитель хотел, чтобы я постоянно оставалась при нем. Он сказал, что людям нужно меня видеть. И это действительно было так, хотя лишь очень немногие заговаривали со мной, если не считать обычного обмена приветствиями. Впрочем, приветствовали они меня с таким почтением, что мне начинало казаться, что это вовсе и не я или что я просто притворяюсь какой-то ужасно важной персоной. Некоторые родители посылали вперед ребенка, чтобы он подарил мне цветы, и малыш бросал цветы мне на колени или под ноги, а сам тут же убегал. Через некоторое время я уже просто утопала в цветах, словно уличный алтарь одного из богов в день его праздника.
Я все пыталась понять, ЧТО я для них. Они явно видели во мне тайну — тайну ожившего фонтана, тайну голоса оракула, тайну всего того, что произошло вчера. Лорд-Хранитель был им хорошо и давно известен, он был их другом и вожаком, одним из самых прочных звеньев, связывавших ансульцев с их прошлым. А я казалась им чем-то новым, необычным. Он был истинным Галва, но и я была дочерью этого древнего рода, и моими устами говорили боги…
По-моему, люди были даже довольны тем, что я почти все время молчу. От меня, собственно, только и требовалось, что улыбаться да помалкивать. А всяких тайн и загадок людям было уже более чем достаточно.
Да, им хотелось поговорить с Лордом-Хранителем и друг с другом, им хотелось поспорить, обсудить что-то для них важное, нарушить наконец мучительное семнадцатилетнее молчание, полное невысказанных слов, затаенной страсти и споров с самими собой. Вот для этого они все шли и шли в Галваманд.
Правда, некоторые из них говорили, что на самом деле всем следовало бы собраться в Доме Совета и как следует обсудить планы на ближайшее будущее. В итоге эта идея настолько их вдохновила, что они уже собрались идти прямиком в Дом Совета и требовать, чтобы альды немедленно его освободили, ибо именно там всегда заседало наше правительство. Тогда слово взяли по очереди Сулсем Кам и Пер Актамо и принялись всем спокойно разъяснять, что необходимо сперва собраться с силами, составить план, а уж потом действовать в соответствии с этим планом. Да и разве можно, убеждали они людей, проводить заседание Совета, если мы еще не проводили выборы? Ведь у нас в Ансуле, напомнили они всем, всегда настороженно относились к тем, кто слишком активно стремился к власти.
— У нас в Ансуле власть не берут, у нас ее как бы одалживают на время — у всего народа, — сказал Сулсем Кам.
— И народ при этом требует своей выгоды, — сухо прибавил Лорд-Хранитель.
Молодые очень внимательно прислушивались к тому, что говорили старшие, ибо совсем не помнили или помнили очень плохо, как именно в Ансуле осуществлялось самоуправление; впрочем, многие не были уверены, а стоит ли восстанавливать ту форму правления, которой они даже припомнить не могут. Собственно, Пера они слушали только потому, что он повсюду был с вместе Орреком — как Марра с Адирой. Если в те дни Оррек, безусловно, стал главным и основным героем нашего города, то Пер занимал почетное второе место. Впрочем, я обратила внимание на то, что, когда говорил кто-то из представителей четырех главных Домов, его с уважением слушали все, даже если уважение это и было основано на привычке, традиции, просто известности. Впрочем, сейчас это было даже полезно, ибо привносило некий порядок, давало общий знаменатель тому, что иначе быстро могло бы превратиться в соревнование мнений и глоток. Султер Галва, самый уважаемый из всех, говорил очень мало, гораздо меньше других, позволяя людям выговориться, выпустить пар, изложить свое видение ситуации, зато слушал всех очень внимательно, так что молчание его становилось как бы центром всей этой бесконечной дискуссии.
Часто он поднимал глаза и смотрел на меня или поворачивался, чтобы посмотреть, где я сижу. Он хотел, чтобы я была рядом. И наши молчания составляли единое целое.
Чем ближе день клонился к вечеру, тем больше в Галваманде появлялось вооруженных мужчин. Приходили целые отряды, но все оружие этих людей составляли порой только палки да дубинки; впрочем, у некоторых имелись длинные охотничьи ножи и копья с только что выкованными наконечниками; а кое-кто хвастался даже мечом, «позаимствованным» во время уличных стычек позапрошлой ночью. Во время одного особенно долгого спора я вышла на улицу подышать свежим воздухом. Я полюбовалась фонтаном, потом обошла дом кругом, желая проведать старого Гудита, и обнаружила его на конюшне. Он стоял за маленькой наковальней и ковал наконечник для копья! А рядом уже ждал какой-то молодой человек с длинным древком в руке.
Разговор в передней галерее, когда я снова туда вернулась, шел уже не о собрании, выборах и соблюдении законов, а о возможности внезапного нападения на альдов. Высказывались даже, хотя и не прямо, идеи об их полном уничтожении. Но главной была мысль о том, что необходимо поскорее собраться с силами, объединиться, запастись оружием и решительно выступить против альдов, послав им перед этим некий ультиматум.