- Другой религии.
- Замолчи! - выкрикнула Клэр.
Далее последовала сцена (неподдающаяся ни описанию, ни здравому смыслу) упоминание которой было исключено из всех документов кроме одного.
* * *
Вернувшись в свой кабинет, он первым делом зашёл в исповедальню (совершенно позабыв о бутылке на столе) и встал на колени перед крохотным складным столиком, за которым следовало заполнять жалобы. Взглянув с уважением на портрет правителя, достал чистую бумагу и без особого удовольствия, но по велению долга приступил. И если пропустить прелюдии о выражении безграничного уважения к адресату, замаравшие первые два листа, а ещё короткое перечисление всех его достоинств потянувших ещё на лист, то остальная часть сводилась к следующему...
Мистер Шэлтон, стоящий у разлома земли, из которого выглядывали многочисленные жерла бутылок разной формы, цвета и содержания, с самого начала был настроен враждебно по отношению к церкви (под церковью пастор уже давно подразумевал лишь свою скромную персону). Вполне вероятно, что виной такому поведению послужили его исследовательские наклонности применимые к изучению горючего содержимого полого шара, а возможно он и вправду настроен критически. Не берусь самолично судить об этом, в полной мере полагаясь на вашу рассудительность. Что касается Уильяма, то он вёл себя более сдержанно и учтиво, но высказывал настолько подозрительные, порой опасные, я бы даже сказал злонамеренные мысли, что мне становилось, мягко говоря, не по себе. И, несмотря на то, что за время служения я успел наслушаться всякого, его слова до сих пор разносятся у меня в голове дьявольским шепотком...
И в таком духе ещё на лист, который мы здесь опускаем...
Конфликт возник после прихода миссис Этвуд. Но хочу сразу выделить и подчеркнуть её ключевую роль. Ведь, несмотря на тот факт, что она является руководителем клиники, она была и остаётся верноподданной нашей церкви, что, на мой взгляд, для неё намного важнее. Таковой она стала после кончины родителей и теперь каждое воскресенье ходит в храм, чтобы помолиться за упокой их душ. Миссис Этвуд защищала меня всеми доступными и законными способами. К тому же через некоторое время к ней присоединилась ещё одна дама, имени которой, к сожалению, установить не удалось. Объединившись их голоса наращивали свою мощь превосходством (поскольку выступали на стороне истины), в то время как реальные доводы их оппонентов в раскалявшемся пламени лжи мельчали, словно щепки. Но вопреки этому те не желали сдаваться, совершая всё новые и новые хищные выпады в адрес нашей религии. И поскольку у меня нет полномочий отстаивать права церкви лично, я не счёл за необходимость обременять своим присутствием вспыхнувшие взаимной ненавистью стороны и удалился для составления данной жалобы...
Далее следуют робкие намёки на пересмотр законодательства в вопросе о расширении полномочий для церковных деятелей...
И наконец, подытожив всё мною услышанное со всей ответственностью заявляю, что за время пребывания в клинике мои чувства и чувства всех людей, которым не безразлична судьба нашей религии, были оскорблены самым неподобающим образом. А именно пошлыми намёками на возникновение другой религии, которой в нашей стране нет и быть не может! И мало того, что мне пришлось выслушивать подобного рода несуразности так ещё и учить нас (с их слов) будут дети. Да, это не опечатка с моей стороны - самые, что ни на есть, обыкновенные дети. Можете себе представить подобное? Чтобы дети, которых необходимо самих постоянно направлять в нужное русло, указывать на нравственные традиции нашего общества, а также непрестанно контролировать во избежание непредвиденных отклонений. Так вот, чтобы эти самые дети принялись нас учить. Это же полнейший вздор!
В доказательство ко всему вышесказанному прикрепляю аудиозапись всего разговора (приношу извинения, что вам также придётся всё это выслушать) и считаю, что наказание должно последовать в самом скором времени.
P. S. Пока не стало слишком поздно...
Ваш покорный слуга и носитель вашей воли, а ныне оскорблённый и униженный Том Маккрой.
Убрав свою жалобу в оранжевый конверт, который тут же намертво запечатал залив по краям красным сургучом, пастор покинул исповедальню. Старая беспокойная мысль застигла его прямо на выходе, но обнаружив бутылку вина на месте где её и оставили - успокоилась. Со стола на него с укоризной поглядывали жалобы, прошения, проклятия, благодарности, к которым он решил вернуться чуточку позже. Заняв своё привычное кресло, которое оказалось намного удобней, чем в клинике, он открыл бутылку и наполнил бокал. Вино оказалось дешёвым. Подменили всё-таки!