— Ты можешь показать мне эту книгу? — услышала я вопрос Лорда-Хранителя.
Я ответила не сразу; словно оцепенев, я еще некоторое время молча посидела за столом, а потом сказала, пытаясь как-нибудь отвертеться от неизбежного посещения дальнего конца комнаты:
— Я же тогда совсем маленькой была! Вот и выдумывала всякие вещи. Я просто играла, притворялась. Вот выдумала же я, что «Анналы» — это медведь. Теперь-то я понимаю, какой была глупышкой…
— Не бойся, Мемер. Тебе нечего бояться, — сказал он ласково. — Некоторые действительно могли бы этого бояться. Но не ты.
Я опять промолчала. От страха меня подташнивало; по спине ползли ледяные мурашки. И одно лишь было мне совершенно ясно: впредь нужно держать рот на замке, иначе оттуда опять вывалится что-нибудь такое, о чем я совсем и не хочу говорить.
А Лорд-Хранитель снова сел за стол и задумался. Потом, видимо что-то решив про себя, сказал:
— Ладно, времени у нас впереди еще достаточно.
Ну что, прочтем еще десять строчек или спать пойдешь?
— Еще десять строчек, — тут же встрепенулась я. И мы снова склонились над «Башней».
Даже сейчас мне трудно признаться в том своем страхе, трудно писать о нем. А тогда, в четырнадцать или пятнадцать лет, я изо всех сил старалась гнать от себя даже мысли о дальнем конце тайной комнаты, старалась держаться подальше от того места, где эта комната начинала превращаться в горную пещеру, окутанную вечной тьмой. Но разве не в этом тайнике я чувствовала себя защищенной? Мне очень хотелось, чтобы это было именно так, чтобы это было всего лишь мое убежище, и только. Я совершенно не понимала природы своего страха и не хотела этого понимать. Уж слишком все это было похоже на то, что альды называли дьявольщиной, черной магией и происками злокозненных демонов. Я знала, впрочем, что это всего лишь слова, полные ненависти слова невежественных людей, которыми они обозначают то, чего не понимают, — наших богов, наши книги, наш образ жизни. Я была уверена, что там нет никаких демонов и что наш Лорд-Хранитель никакой черной магией не владеет. Ведь они целый год терзали и мучили его, заставляя признаться в дьявольских знаниях и умениях, но все-таки отпустили, потому что ему не в чем было признаваться.
Так чего же в таком случае я боялась?
А того, что знала наверняка: та книга действительно застонала, стоило мне ее коснуться. Мне тогда и было-то всего лет шесть, но я хорошо это запомнила. Я так хотела стать смелой, что просто заставила себя пройти в темный конец комнаты. Шла я, не поднимая глаз, и видела перед собой только плитки пола. Потом они сменились грубым серым камнем, и я бочком, бочком, по-прежнему не поднимая глаз, приблизилась к одному из шкафов; я заметила только, что шкаф этот совсем низенький и встроен прямо в каменную стену. Я протянула руку, коснулась какой-то книги в потрепанном переплете из коричневой кожи, и эта книга тут же громко застонала.
Я мгновенно отдернула руку, оцепенев от ужаса, и все твердила про себя: нет, нет, я ничего не слышала! Мне ведь нужно было быть храброй, раз я собралась убивать альдов, как только подрасту. А для этого просто необходимо стать очень, очень храброй.
Сделав еще шагов пять, я оказалась возле другого шкафа, остановилась, быстро подняла глаза и увидела на полке одну-единственную книгу, маленькую, в жемчужно-белом переплете. Сжав правую руку в кулак, я левой рукой взяла эту книгу с полки, уверяя себя, что ничего страшного тут нет, ведь обложка у нее такая хорошенькая. Но стоило мне раскрыть книгу, и я невольно ее выронила: со страниц капала кровь. Свежая кровь. Страницы были просто залиты кровью. Я хорошо знала, что такое кровь. А потому поспешно захлопнула книгу, снова сунула ее на полку и бегом бросилась к своей «медвежьей берлоге» под большим столом — спряталась.
Лорду-Хранителю я тогда ничего об этом не сказала. Мне не хотелось, чтобы это было правдой. И к тем книжным шкафам в дальнем темном конце комнаты я больше никогда не подходила.
И теперь мне стыдно за ту пятнадцатилетнюю девушку, которая оказалась менее храброй, чем шестилетний ребенок, хотя и в пятнадцать мне так же сильно хотелось быть смелой, мужественной и не бояться того, что внушает такой необъяснимый ужас. Страх порождает молчание, а молчание, в свою очередь, тоже порождает страх, и я позволила молчанию и страху править мною. Даже там, в тайной комнате, в том единственном месте, где я твердо знала, кто я такая, я не позволяла себе даже предположить, кем я могла бы стать.
Глава 3
И даже теперь, десять лет спустя, мне трудно писать о том, как я лгала себе. Впрочем, и о собственной храбрости порой писать не легче, чем о собственной трусости. Но я хочу, чтобы эта книга была по возможности честной, правдивой и с достоинством хранилась в архивах Дома Оракула, принося пользу другим. Чтобы она с честью служила памяти той, кому я ее посвящаю: моей матери. Я стараюсь излагать воспоминания о тех годах по порядку, чтобы наконец добраться до главного момента моей жизни и как следует рассказать о нем — я имею в виду свою первую встречу с Грай. Но тогда, в шестнадцать-семнадцать лет, в мыслях и сердце у меня царили хаос и неразбериха, а мой все еще невежественный разум затмевали страстный гнев и такая же страстная любовь.
Душевный покой и понимание я черпала только в своей любви к Лорду-Хранителю, в его добром ко мне отношении и в книгах. Книги — вот суть того, о чем я сейчас я пишу. Книги навлекли на нас опасность, подвергли страшному риску, но именно они дали нам силы, чтобы все это вынести. Не зря альды так их боялись. Если существует бог книг, то это Сампа, Созидатель и Разрушитель.
Из всех тех книг, которые давал мне читать Лорд-Хранитель, я больше всего любила поэтический сборник «Превращения» и «Сказания о правителях Манвы». Я, конечно, знала, что «Сказания» — это легенды, вымысел, а не исторические хроники, однако именно они подарили мне те истины, в которых я так нуждалась, которые так хотела обрести. Эта книга рассказала мне об истинной храбрости, о вечной дружбе и верности, о том, как бороться с врагами, напавшими на твою родину, и как изгнать их оттуда. В тот год, когда мне исполнилось шестнадцать, я всю зиму и весну ходила в тайную комнату и с упоением читала о дружбе Адиры и Марры. Я мечтала иметь такого друга, как Адира. И чтобы меня вместе с ним изгнали в вечные снега на вершину горы Сул и обрекли на страдания, а потом мы бы сражались бок о бок, подобно горным орлам обрушиваясь с высоты на бесчисленные орды дорвенов и заставляя их отступать к побережью, поспешно грузиться на корабли и уплывать в море… Все это я без конца читала и перечитывала. Старого правителя государства Сул я представляла себе похожим на моего дорогого старшего друга и повелителя — таким же темноволосым, хромым, с благородной и бесстрашной душой. В моем родном городе меня повсюду с первого дня жизни окружали страх и недоверие. То, что я каждый день видела на улицах, заставляло мое сердце трепетать от ужаса; я старалась казаться как можно меньше и незаметней. И в те дни лишь моя любовь к героям Манвы и восхищение ими давали мне силы, наполняя душу отвагой.
В тот год мы все-таки взяли в дом уличную бродяжку Боми, и Лорд-Хранитель дал ей фамилию Галва, устроив старинный обряд посвящения у домашних алтарей. Боми поселилась внизу, в соседней с Состой комнате. Работала она старательно и все делала хорошо, так что даже Иста почти всегда оставалась ею довольна. И всем остальным в доме она тоже пришлась по нраву. Ей тогда было, я думаю, лет тринадцать, хотя она, конечно, понятия не имела, ни когда родилась, ни кто была ее мать. Какое-то время Боми просто слонялась по улицам неподалеку от Галваманда и попрошайничала; потом наш старый Гудит стал понемногу приучать ее к себе, прикармливать, точно бродячую кошку, и в итоге добился того, что она стала ночевать у нас в сарае. Тогда он объяснил ей, что неплохо бы научиться отрабатывать свой хлеб и кров, и она стала помогать ему в расчистке конюшни, заваленной обгоревшими досками, поломанной мебелью и всяким мусором. У Гудита даже тени сомнений не возникало, что в один прекрасный день Лорд-Хранитель вновь обзаведется лошадьми. «Это же ясно как день, — уверял он нас. — Как же Главному Хранителю Дорог объезжать свои владения, если у него ни одной лошади нет? Или, может, ему пешком их обходить? Так пешком и добираться до Эссангана и Дома? На больных-то ногах? Да что ж он, коробейник какой-то жалкий, у которого и представления нет о том, что такое честь и достоинство? Нет уж, не выйдет! Лорду-Хранителю лошади необходимы, и точка. Это же ясно как день!»