Я шла обратно, навьюченная пластиковыми пакетами, которые резали мои не защищенные перчатками пальцы. То и дело останавливалась передохнуть и поудобнее перехватить ручки. Когда я согнулась в очередной раз, пытаясь перевести дыхание, ко мне подошел мужчина и предложил помочь.
— Я в порядке, — бросила я в ответ и заметила, как угасло на его лице участливое выражение.
В квартире я взяла из стола Джо три конверта и вложила в них: пятнадцать фунтов — для Терри, пятьдесят пять — для Шейлы и Гая и девяносто — для Сэма. И пообещала себе, что немного позже всех обойду, раздам долги и поблагодарю за услугу.
Мне пришло в голову, что следовало заявить о пропаже моего мобильника. Я решила тут же этим заняться и уже стала набирать номер, но тут от другой мысли у меня похолодело внутри, и я поспешно бросила трубку, словно она могла меня укусить.
Снова вышла на улицу, миновала Мейнард-стрит, повернула за угол и не останавливалась, пока не нашла телефон-автомат. В будке пахло мочой, на стеклах расклеены карточки с предложением массажа и французских штучек. Трубку подняли на третьем звонке.
— Алло? — проговорила я.
Никакого ответа, но я слышала, как на другом конце провода дышали.
— Алло? Алло? Кто это? Могу я поговорить с Эбби?
Дыхание не прекращалось. Мне показалось, что я слышу свистящий смех в темноте. Мешок на голове, руки снимают меня с карниза и сажают на ведро. Я задохнулась от ужаса, но все же смогла повторить:
— Позовите Эбби.
Я так и не поняла, знаю ли я этот голос.
— Ее нет, — ответили мне. — Кто говорит? Что ей передать?
Капельки пота катились у меня по лбу, трубка стала скользкой.
— Джо, — неожиданно сказала я. В горле застрял ком, я чуть не упала в обморок.
Линия стала мертвой. Несколько секунд я стояла и сжимала трубку. В стекло будки, требуя освободить телефон, постучал калека на костылях. Я толкнула дверь и бросилась домой с такой поспешностью, будто за мной гнались. Пакет, который я принесла из больницы — с одеждой и всякой приобретенной там мелочевкой — я еще раньше поставила в шкаф. И теперь принялась лихорадочно в нем рыться, пока с облегчением не обнаружила карточку, которую вручил мне инспектор Кросс. Набрала номер, и он немедленно мне ответил.
Разговаривать с инспектором Кроссом не доставляло мне удовольствия. Во время нашей последней встречи в больнице он казался смущенным и проявлял сочувствие. Или точнее сказать — жалостливое сострадание. Но от этого уточнения мне становилось плохо. Я злилась, стыдилась и боялась. И даже сейчас, вспоминая об этом, я испытала приступ тошноты. Я сказала, что хочу сообщить ему нечто срочное, но не имею возможности прибыть в полицейский участок и попросила его приехать ко мне. Кросс ответил, что будет лучше, если он встретится со мной во внерабочее время, и я почувствовала себя так, словно я — незаконный бизнес. Мы договорились, что он приедет в квартиру Джо вскоре после пяти.
Разговор продолжался не больше минуты, но я так перенервничала, что пришлось проглотить две таблетки и запить целым стаканом воды. А затем некоторое время полежать с закрытыми глазами ничком на кровати.
Неужели я разговаривала с ним самим? Я не знала. Но ощущение, которое я пережила в телефонной будке, похожее на чувство перед пробуждением, когда падаешь или несешься вперед сквозь тьму, до сих пор кружило голову и наполняло меня ужасом.
До приезда инспектора оставалось два часа. Немалый срок, если умираешь от страха и одиночества. Я налила себе стакан вина, но не стала пить, а вылила в раковину. Поджарила тост и намазала «Мармайтом». Съев, размешала в баночке йогурт и сдобрила его медом. Напоследок запила все чашкой горячего чая. Это успокаивало. Затем я решила, что необходимо переодеться — выбрать что-нибудь поспокойнее и пореспектабельнее, в чем я буду смотреться разумной и вменяемой, а не дурочкой, которая бегает по людям и рассказывает сказки, как ее похитил и держал в подземелье убийца. Взяла бежевые брюки и кашемировый свитер с треугольным вырезом — в этом комплекте я ходила на совещания в бухгалтерию.
Но беда заключалась в том, что я была уже не та, что прежде. Одежда висела на мне, и от этого я напоминала девочку-подростка, которая нацепила мамин наряд. Короткие волосы буйно торчали во все стороны. И ни стрижка, ни цвет волос никак не гармонировали с отлично отутюженными складками бежевой ткани. Я с боязливым неудовольствием окинула себя взглядом в зеркале. И в конце концов надела джинсы, затянув как следует ремень, чтобы они не упали. И красную фланелевую майку, которую обнаружила в шкафу, хотя не могла вспомнить, чтобы покупала такую.
Я ломала голову, как поступить со своим мобильным телефоном: заблокировать или оставить как есть, хотя понимала, что он может быть у него. И не могла ничего решить. В моем воображении этот аппарат соединял нас невидимой нитью. Можно было ее оборвать или пойти по ней. Только вот вопрос: куда она приведет — к выходу из лабиринта или снова в него?
Я бросила взгляд на прикрепленные к стене листы бумаги. Самое раннее меня похитили в среду после обеда или вечером. Где он меня схватил? Нигде. Я позвонила Сэди, просто чтобы поздороваться и услышать знакомый голос из той жизни, которая, казалось, ушла навсегда. Но Сэди не ответила, а я не оставила ей никакого сообщения. Потом подумала, не позвонить ли Сэму или Шейле с Гаем, однако не стала. Брякну завтра. Подошла к окну и несколько минут тупо смотрела на прохожих. Не исключено, что он знал, где я находилась, потому что жила в этом месте до захвата. Неужели я пряталась сейчас в том месте, где он в первую очередь станет меня искать?
Я не представляла, что мне делать с собой до приезда Кросса. Следовало чем-то заняться, постоянно двигаться, давать себе неотложные задания и устанавливать жесткие сроки, убеждать, что я все время на шаг впереди него. Я зашла в комнату Джо. Здесь все находилось на своих местах. Открыла ящик комода — вещи аккуратно сложены. Даже трусики хранились отдельной стопочкой. Открыла стоявшую на комоде кожаную коробочку. Внутри лежали несколько пар серег, тонкие золотые цепочки и брошь в виде рыбы. И еще квадратный кусочек белого картона. Я перевернула его: к другой стороне был прилеплен скотчем листок четырехлепесткового клевера. Я взглянула на книги на прикроватном столике Джо. Поваренная, роман автора, о котором я никогда не слышала, и антология «101 веселое стихотворение».
Тут же была видеокассета без наклейки. Я вернулась в гостиную и вставила ее в плейер. Ничего, пустота. Нажала на кнопку перемотки вперед. Появилось смазанное плечо, затем камера переместилась на ногу. Явно сделанное новичком домашнее видео. Я подалась вперед и ждала.
Затем проявилось полуулыбающееся лицо Джо. И у меня возникло странное ощущение. Камера отъехала назад, и я поняла, что она стоит на кухне у плиты. Джо оглянулась на объектив и посмотрела на что-то за своей спиной. На ней были халат, который висел на двери ее спальни, и тапочки. Съемка велась утром или вечером — точнее я сказать не могла. Экран потемнел, затем по нему побежали полосы, и вдруг я увидела себя. Себя до того, как все произошло. Я сидела в кресле, положив ногу на ногу с бокалом вина в руке. На мне были спортивные брюки, никакой косметики, волосы — мои прежние волосы — заколоты на макушке. Я улыбалась. Камера приближалась к моему лицу, пока оно не потеряло резкость.
Экран опять почернел. А затем пошел черно-белый фильм, где дама в шляпе с плюмажем скакала на лошади в женском седле. Я мотала вперед, но кино не кончалось, пока не появились титры. Тогда я вернулась к началу и снова посмотрела на лицо Джо. Потом на свое. Оно показалось мне гораздо счастливее, чем все последнее время. Я дотронулась до щеки и поняла, что плачу.