Глава 24
Бен был на работе, а я не самым ранним утром принимала душ. Вот одно из преимуществ его дома — он был современным и высокотехнологичным. Я бы раньше не смогла представить, что техника способна действовать настолько здорово. В квартире Терри так называемый душ являл собой расположенный в шести футах над ванной жалкий, сочащийся водой кран. Человек стоял под ним, а сверху еле-еле капало. И даже если вода была горячей, как кипяток, капли по пути успевали остыть. Душ Бена был, напротив, настоящим чудом с неисчерпаемым запасом горячей воды и напором пожарного брандспойта. И располагался он не над ванной, а в специальном закутке с дверцей. Я забилась там в уголок и представила, что перенеслась на планету, которую беспрерывно бомбардирует горячий дождь. Конечно, на такой планете толком не поешь, не поспишь и не почитаешь, но зато теперь мне было хорошо. Поток воды, который с изрядной силой лупил по голове, оказался неплохим способом разогнать мысли.
Я бы стояла там до весны или до тех пор, пока не поймают того типа, но в конце концов выключила воду и не спеша вытерлась, уделяя особое внимание женским особенностям своего тела. Затем прошла в спальню Бена и оделась, главным образом в его вещи: спортивные брюки и синюю майку-распашонку — все на много размеров больше, чем мне нужно. И огромные футбольные гетры и тапочки, которые обнаружила в глубине его шкафа. Потом заварила на кухне чай, а для себя — полкофейника кофе.
Настанет время, и, как ни крути, надо начинать думать о своей карьере. Но это подождет.
Я выпила кофе и предприняла слабую попытку убраться, но не знала дома Бена настолько, чтобы преуспеть в этом деле. Понятия не имела, где что лежит и висит, а скрести пол или делать нечто экстремальное в этом роде не хотела. И поэтому я довольствовалась тем, что помыла посуду, протерла поверхности, расправила одеяло и распределила вещи в аккуратные кучки. Это отняло меньше часа, и до прихода Бена оставалось еще достаточно времени. Появился шанс сделать то, о чем я всегда мечтала, — растянуться на диване, пить кофе, слушать музыку и читать. В общем, превратиться в праздную женщину.
Но такие особы не стали бы слушать примитивную попсу, которая составляла большую часть моей коллекции. Они потребовали бы чего-нибудь более утонченного. И я принялась рыться в компакт-дисках Бена, пока не обнаружила нечто джазово-мелодичное. Поставила на проигрыватель. Музыка оказалась очень продвинутой — скорее саундтрек из чего-то, чем обычная запись, но мне понравилась. Я хотела читать и пить кофе — так пусть звучит в качестве фона. Но для того, чтобы провести день в праздности, следовало выбрать еще книгу. На серьезную не было настроя, да и толстый триллер начинать не имело смысла. Вынимая книги из шкафа, бросая взгляд на обложку и возвращая их обратно на полку, я поняла, что не совсем настроена играть роль истинно праздной дамы. Я по-прежнему очень нервничала и не могла ни на чем сосредоточиться. Кроме одной мысли, от которой всеми силами хотела избавиться.
У Бена было несколько фотоальбомов. Я принялась их листать, не задерживаясь на снимках. Но больше всего увлеклась коллекцией девятнадцатого столетия: экзотические пейзажи и драматические события — войны, революции, катастрофы. Но я смотрела на лица. Там были мужчины, женщины, дети. Одни растеряны и напуганы. Другие веселились на ярмарках и празднествах. Кто-то смотрел в объектив и заговорщически улыбался.
Эти лица поразили меня больше всего. Своей отчужденностью от меня. Я невольно подумала, что у всех этих людей — красивых и уродливых, богатых и бедных, счастливых и несчастных, злых и добродетельных, набожных и неверующих — было одно общее: все они давно умерли. Каждый, персонально, поодиночке — на улице, на поле сражения, в постели — они скончались. Все в этом бренном мире смертны. Я не то чтобы специально размышляла об этом — мысль сверлила мозг, словно зубная боль. Смерть — это часть того, что и мне предстояло пройти. Я подняла глаза на полки, где стояли книги меньшего формата. Уж в них-то точно не будет никаких иллюстраций. Поэзия. Именно то, что мне надо. Я едва ли прочитала десяток стихотворений с тех пор, как закончила школу. Но сейчас ощутила потребность в поэзии. И кроме всего прочего, у стихотворений есть еще одно преимущество — они короткие.
Бен, судя по всему, тоже не был заядлым любителем стихов, но имел несколько кратких поэтических антологий — из тех, что дарят бабушки и дедушки, когда на большее не хватает фантазии. Многие из них напоминали учебники или были на тему, которая меня не интересовала, например, деревня, море или природа. Но мой глаз натолкнулся на томик под названием «Поэзия желаний и потерь». И как алкоголик, который тянется за водкой, я не удержалась и схватила книгу. Села за кофе и углубилась в чтение. Я едва понимала смысл отдельных стихотворений. Однако почувствовала общий смысл антологии — настроение печали и сожалений, тоска человека на фоне унылых пейзажей. Словно побывала в компании депрессивных, но хороших людей. И поняла, что совершала ошибку, когда пыталась притворяться беззаботной и радостной. Гораздо правильнее искать такие же родственные потерянные души.
Я оказалась среди друзей и через некоторое время обнаружила, что понимающе улыбаюсь.
Мне понравилась подборка, и я вернулась к началу, чтобы посмотреть, кто составил эту удивительно мрачную антологию. И тут увидела на титульном листе дарственную надпись. Переборов мимолетное сопротивление — нехорошо читать то, что написано другим, — я прочитала слова. Ведь это совсем не то, что копаться в столе у Бена и, обнаружив, листать его дневник или перебирать старые любовные письма. Надпись в книге — все равно что пришпиленная к стене почтовая открытка. Хоть и адресована кому-то лично, но выставлена на всеобщее обозрение. По крайней мере я убеждала в этом себя, пока разбирала начало: «Дорогому, милому Бену». Я поняла, что эта дарственная предназначалась только ему, но успела прочитать ее до конца: «Дорогому, милому Бену. Вот грустные слова, которые лучше говорят о моих чувствах, чем я сама. Мне очень жаль, и ты, видимо, прав. Но мне плохо, и я разрываюсь на части. Вот о чем эта книга. Джо». И дата — ноябрь 2001 года.
Мне ни на секунду не пришло в голову, что эта Джо какая-то другая, а не та. Я жила в ее квартире, и ее почерк можно было увидеть повсюду: на списках продуктов, которые необходимо купить, памятных записках себе, на коробках видеокассет. Теперь я отлично знала, как она пишет. Тело моментально покрылось испариной, руки и ноги задрожали. Чертов Бен — твердил мне о какой-то Лие. Плел о своих отношениях, о том, какой красивой она была, и всякую прочую ерунду, но позабыл упомянуть небольшую деталь: после их разрыва он спал с женщиной, в квартире которой я жила. И теперь она пропала. Я вспомнила его случайный звонок в ее дверь. Ничего особенного — они же были друзьями. Мы долго гадали, куда она запропастилась. Я по крайней мере пыталась это понять. А о чем в это время думал он? Я стала лихорадочно перебирать все наши разговоры. Что он о ней говорил? Он трахал ее в той же самой постели, в которой и меня. Но не подумал об этом упомянуть. Какие еще он таит секреты?
Я старалась придумать невинные объяснения. Он молчал, потому что не хотел расстраивать меня. Смущался. Однако в голову лезло другое, и я почувствовала, что мне необходимо во всем разобраться. Но только не здесь. Все, что творилось сейчас в моей голове, побуждало как можно быстрее убраться из его дома. Я взглянула на часы. День больше не казался таким длинным, как раньше. Я бросилась в спальню и поспешно, словно боялась заразиться, сбросила его одежду. И при этом все время что-то бормотала себе под нос. Не очень членораздельное. Но ясно было одно: единственно общее, что мы имели с Джо, — мы обе спали с Беном. Это не вызывало сомнений. Более того: обе занимались с ним любовью перед самым своим исчезновением. Я быстро оделась. Я ничего не понимала. Хотела все как следует обдумать, но не здесь, а в покое и безопасности. Потому что больше не чувствовала себя в безопасности. Тишина дома сомкнулась вокруг меня.