И Зайцев четкими, суховатыми словами рассказал о том, что примерно полтора часа назад в квартиру проник вор. Хозяин, вернувшись с работы, застал его на месте преступления. Но вор успел открыть окно в комнате и выпрыгнул наружу. Похоже, взял он совсем немного, во всяком случае, хозяин затрудняется без жены сказать, что именно пропало. Вот только парусник, которым он, видимо, дорожил, осколки хрусталя на полу и прочая мелочь, добавил Зайцев, заканчивая рассказ.
— Хорошая мелочь! — возмущенно воскликнул Фиалкин, у которого щеки заметно порозовели, а голос приобрел напористость и зычность. Несколько рюмок придали его мыслям направление жалостливое и трогательное. — Для вас мелочь, — скорбно продолжал хозяин, — а для меня память души… Что остается нам от прошедших лет, что? Воспоминания…
— Воспоминания не разыскиваем, — сдержанно проговорил Зайцев, стараясь уйти от взгляда хозяина. — А вот вещи… Вы внимательно все осмотрели?
— Кроме того, что я сказал… — Модель парусника сломали, сынишка смастерил… Над моей фотографией глумление устроили, — он кивнул на портрет. — Если бы я их не вспугнул, они такого бы здесь натворили… — В голосе Фиалкина зазвучало что-то трагическое. — Кто знает, не застали бы вы здесь мое бездыханное тело, случилось все немного иначе. — Он вынул большой платок, встряхнул его и промокнул глаза.
— А вы что же, вернулись раньше обычного? — спросил Зайцев.
— Да не так чтобы раньше… Почти в то же время… — Фиалкин не смог продолжать, отошел к окну. — Вынести мое тело с первого этажа было бы нетрудно…
Ксенофонтов поднял парусник, раздавленный безжалостным каблуком, внимательно осмотрел его, потом подержал в руках портрет хозяина с продырявленными глазами. Рядом на снимке была изображена молодая женщина со светлыми волосами и несколько насмешливым взглядом, словно она тихонько про себя посмеивалась не то над фотографом, не то над своей затеей сняться с этим значительным человеком в тесноватом клетчатом пиджаке и с рыжей бородой.
— Дочь? — невинно спросил Ксенофонтов.
— Жена, — ответил Фиалкин, давая понять, что он не одобряет вопросы о личной жизни. Но Ксенофонтов заметил и мелькнувшую искорку в не совсем трезвых глазах хозяина — вот так, мол, жена! Дескать, дай вам бог в мои-то годы…
— Давно? — Ксенофонтов постарался наполнить свой голос восхищенностью.
— Год.
— Красивая женщина… Она моложе вас?
— Да!
— Лет на пять?
— На пятнадцать! — Фиалкин даже голову вскинул словно ему пришлось ответить на оскорбление.
— Красивая женщина, — повторил Ксенофонтов раздумчиво, и Фиалкин посмотрел на него долгим пронизывающим взглядом, в котором человек наблюдательный мог бы заметить и горделивость, и настороженность.
Ксенофонтова почему-то гораздо больше заинтересовал толстый семейный фотоальбом, обтянутый малиновым плюшем.
— Разрешите? — обернулся он к Фиалкину.
— Пожалуйста! — Тот так передернул грузными плечами, что любому более воспитанному человеку сразу стало бы ясно, что лучше не пользоваться разрешением хозяина… Однако Ксенофонтов бесцеремонно взял пухлый альбом и уселся с ним в кресло, начисто забыв обо всех следственно-оперативных мероприятиях, рассказать о которых ему предстояло на страницах газеты. В альбоме больше всего оказалось снимков самого хозяина. На многих он выглядел гораздо моложе, без бороды. Брюшко у него намечалось и тогда, но было оно упругим, не то что сейчас, вышедшим из повиновения. Ксенофонтова заинтересовал снимок, на котором Фиалкин был изображен с несмело улыбающейся женщиной и вихрастым парнишкой лет десяти.
— Прежняя семья? — Ксенофонтов показал хозяину снимок.
— Да! — Тот решительно взял альбом и захлопнул.
— Столько лет вашей новой жене?
— Моей? — резко обернулся Фиалкин. — Тридцать пять.
— А вам, выходит…
— А мне пятьдесят!
— Прекрасный возраст!
— Не жалуюсь, — проворчал Фиалкин. — Какая наглость, какое хамство! Забраться в чужую квартиру, нагадить, изломать вещи… Что он мог здесь взять?
— Да кое-что есть… Магнитофон, транзистор, кассеты — товары повышенного спроса. Но все это, я вижу, осталось на месте.
— Осталось! А задержись я в очереди за кефиром еще на полчаса, вы можете сказать, что здесь могло остаться? Можете?!
Из второй комнаты вышел Зайцев, полистал блокнот, взглянул на Фиалкина.