Голоса за кадром
1
Двери, над которыми призрачно светилось зеленым слово "выход", открывались прямо на тротуар, и Галахов вместе с разморенной парным теплом кинозала толпой внезапно оказался на покрытом наледью асфальте незнакомой ему московской улочки. В ушах еще звучал завораживающий голос певицы - героини посредственного итало-французского детектива. Но голос... он был как-то больше, чем фильм, он перекрывал все впечатления Галахова за последние несколько месяцев. "Да, да, да,- готов был кричать Галахов в лицо невидимому оппоненту, - я эстет, я не современен, я готов часами слушать оперу, я теряю голову от великолепного голоса - так что же? Я даже горжусь этим..." Совсем недалеко жил суетной жизнью проспект, тот самый, куда глядел гранитный фасад кинотеатра, где переминалась длинная очередь в кассу, где зажигались огни, неслись машины и, обтекая упрямых любителей главнейшего, как гласила цитата в фойе, искусства, спешили за покупками москвичи и гости столицы. На этой улице, однако, царила тишина, которую (если не считать царившего в голове у Галахова голоса) нарушали только смешки и шарканье ног расходящейся публики. Вскоре Галахов остался один. Двери за его спиной закрылись. Тогда он пошел прочь, подальше от проспекта. Сгущались сумерки, с неба начал падать мелкий снежок. Галахов внимательно смотрел под ноги, чтобы не поскользнуться. Сегодня он рано покончил с делами. Дальние родственники, предоставившие ему на период командировки кров и пищу, возвращались с работы как правило не раньше восьми. Пожилая чета, ключи они Галахову доверять не решались. Кинотеатр помог занять время, однако (Галахов взглянул на часы) шло только начало седьмого. Задумавшись, Галахов прошагал целый квартал. Здесь, вдали от проспектов и шумных улиц, постройки были в основном в три-четыре этажа. Галахов любил эти московские особнячки, домишки, сохранившиеся за спиной массивных, таящих угрозу мастодонтов героической эпохи или стеклобетонных равнодушных плоскостей застойных десятилетий. Но как бы ни относиться к архитектуре старой Москвы, ее мало, чтобы занять пустые полдня обыкновенного инженера-командировочного. Эти размышления Галахова приобретали особую остроту в связи с перспективой на завтра. Он предвидел, что освободится рано, едва ли позднее, чем в два часа. Магазины он не любил. Кино... Интересно, почему в таком огромном городе так мало кинотеатров? Второй раз идти на "Диву" неловко, к тому же всюду очереди, в которых больше мучиться не хотелось. Если бы здесь у него были друзья, как в Киеве, или, скажем, Свердловске... Как давно он им не писал? Мысли Галахова перекинулись на забвение. Этому способствовал огромный хаотичный город вокруг, где, как в жизни, перемешалось столько хорошего и плохого... Внезапно Галахов вспомнил, что собирался когда-то посетить Загорск. Когда это было - год назад или десять? Он, примерно как сейчас, шагал по каким-то московским улочкам и думал, что надо бы туда съездить... Точно так же шел снег... а на душе было... непонятно, как. Да, тогда он возвращался от тети Люси, то был единственный раз, когда он ее видел. Потом старушка умерла, а Галахов даже не удосужился приехать из своего Ленинграда. В ее комнатке пахло камфорой, она жаловалась на соседей, а над темно-вишневым комодом висела бледная фотография - город Загорск, Троице-Сергиевская лавра. Кажется, за чаем у тети Люси у него и возникла эта мысль. Удивительно, они говорили только о настоящем, о теткином прошлом он ничего не знал. Оглядевшись, Галахов сообразил, что он потерялся. То есть, не составляло труда выспросить дорогу у прохожих, но говорить не хотелось. В окнах загорались голубые, оранжевые огоньки, эта часть города была так соразмерна человеку, выглядела так уютно... Душа Галахова наполнилась любовью к невидимым согражданам. Новое чувство захватило его, как в другое время мимолетная любовь к женщине или, недавно, восхищение голосом негритянской певицы. Впрочем, взлет длился недолго. Возможно, на чувства Галахова губительно подействовали флюиды близкого метро (через какую-нибудь минуту Галахов вышел к дышащему теплым паром куполку), а возможно, он просто принял решение на завтра, и на смену расслабленности пришла целеустремленность. ... Назавтра Галахов в самом деле отправился в Загорск. Отрыв от дома, от привычной обстановки иногда ввергал его в необычное состояние духа. Это происходило не сразу - он как бы шаг за шагом поднимался по ступеням, виток за витком карабкался по спирали винтовой лестницы. Разумеется, лезть вверх было непросто, направление следующего шага требовалось нащупывать, его подсказывали какие-то мелочи, пустячки, события, на которые другой не обратил бы внимания просто потому, что они предназначались персонально Галахову. После таких "восхождений" возврат в семью оказывался оглушающим - по истечении нескольких дней Галахов едва мог вспомнить, что передумал и перечувствовал за короткий срок командировки. Но в глубине души, подобно золотому кольцу, недоступному рже и тлению, оставалось абсолютное по своей достоверности чувство, что он еще раз прикоснулся к непостижимой реальности. Эта реальность не то чтобы противостояла повседневности... скорее, думал Галахов, он словно осторожно касался живого лица, в то время как обычно щупал гипсовую кору уличной статуи. ...Электричка от Ярославского вокзала отходила в 14.45. За стеклами немытых окон проплыли и сгинули выцветшие от долгого небрежения церквушки, дымные пригороды со стрелами кранов; поезд углубился в холмистую, навевавшую сон подмосковную местность. Почти всю дорогу Галахов провел в странной полудреме с открытыми глазами, будто душа, не желая суетиться и размениваться на мелочи, предпочитала оцепенеть. Когда поезд проезжал Абрамцево, Галахов вспомнил, что однажды, еще студентом, был здесь. Ему вспомнился рыжебородый Березовский, дача Мамонтова, этот приют передвижников, наконец, тонкий вкус еловых почек на языке. Позже Березовский женился, в прошлом году, кажется, развелся - банальный итог, которого из всех своих друзей избежал только Галахов. Нового телефона его Галахов, разумеется, не знал... Впрочем, он сразу понял, что размышления о приятеле не принесут сейчас никакого открытия. И правда, они отошли на третий, седьмой, двадцать пятый план, едва он ступил на припорошенный снегом перрон Загорска. К удивлению Галахова, здешний вокзал, как и Абрамцевский, был ему знаком. ... Да, заучено и забыто - и вдруг - "Вновь я посетил..." - открывается потрепанный том. Хоть убей, Галахов не в состоянии был восстановить обстоятельства, при которых мог раньше оказаться в Загорске, однако каждый шаг по кривой улице укреплял первое ошеломляющее впечатление. То один, то другой домишко старым знакомым выглядывал из-за ограды. "Вновь, значит, посетил..." Вот и спуск, и овраг (только слишком быстро), а за ним - черное шоссе, косо лезущее на присыпанный снегом склон, а там, наверху - серые, будто с тетелюсиной фотографии, стены, башни, а над ними золоченые луковки лавры. Улица пересекла овраг, и Галахов свернул на шоссе. Когда же он все это видел? Сколько часов, дней, лет могло незаметно выпасть из жизни? И что заполняло это якобы отсутствовавшее время? ... Справа, ниже уровня обочины, в грязно-белом двухэтажном здании был ресторан, и Галахов на мгновение представил себе: сани, разгоряченные шампанским дамы в санях, тройка - кони, копытом бьющие лед, твердый знак на конце ресторанной вывески и он, Галахов, здесь же, эдак около века назад... Переселение душ. Галахов продолжал подниматься по шоссе, отшатываясь, когда мимо с ревом проносились самосвалы. ... А могло быть и иначе - грубей, печальней. Безо всякой восточной экзотики. Например, он прятался где-нибудь с топором. Ждал. Наносил удар и затем, с хитростью и ловкостью безумца возвращался домой, оттирал щеткой руки, принимал ванну, стирал одежду, и лишь тогда, придя в себя, выходил, улыбаясь, к родным, а затем, закрыв бюллетень, вновь день за днем исправно посещал работу. ... Или он работал надзирателем в тюрьме. Впрочем, Галахову пока хватало аналитических способностей, чтобы убедиться в отсутствии достаточных оснований для всех этих вариантов. Взъерошенность собственной фантазии не слишком пугала его. Волнение от встреч с неведомым было одной из главных прелестей состояния, по ступеням которого он так охотно подымался. Смущало другое. Впервые загадка казалась его собственной жизни. До сих пор я играл с реальностью, думал Галахов. Она... не очень-то шла мне навстречу, хотя и позволяла иногда коснуться себя. Может быть, теперь ОНА решила сыграть со мной? Обогнав нескольких старушек-богомолок, Галахов прошел в ворота. Тут, за чертой стен, многое тоже показалось ему знакомым. Галахов уверенно пересек двор и вошел в церковь. В притворе рослый чернобородый монах раскладывал на широком прилавке красные и желтые свечи. Через открытые двери цвела драгоценными огоньками лампад темнота храма. Галахов снял шапку, пошел дальше. Вздыхали, шаркали, шептали старушки, потрескивали фитили, мерцали оклады. Верующих было мало, у алтаря - никого. Служба, вероятно, начнется в шесть, сообразил Галахов. В этот мом