коротко обнялись. -- Как Карина? -- Ничего, - Иван пожал сутулыми плечами. - Идем. Они пошли в обход дворов, по сравнительно хорошо освещенной улице. Последний раз они виделись не так уж давно - пару лет назад, но тогда Галахов приезжал летом, а зимой вот так они шли вместе по заснеженной улице последний раз все в том же 89-м... Близкие люди... Что, если взглянуть на буквальный смысл этой метафоры?- думал Галахов. Те люди, с которыми ты действительно подолгу бывал рядом. Чаще всего вспоминаются какие-то характерные для каждого - или для твоих отношений с каждым - положения. С Иваном, это или идти куда-то вместе вдвоем, или сидеть по разные стороны стола в кухне. Перед ним обычно пепельница, полная окурков, он окутан облаками сигаретного дыма. Карина - та обычно хлопочет у стола, иногда поправляя полной рукой ворот халата. Она же - с игральными картами за круглым столом летом на даче. Отец - за рулем старого лобастого "москвича", на загородной дороге. Или - около костра, который только начинает разгораться. За озером - желто-розовые знамена заката. Или в городской квартире на диване с книгой. Мама - с теннисной ракеткой. Незадолго до пенсии она вдруг решила увлечься теннисом. Сколько бы она ни занималась, вид у нее всегда оставался неискоренимо любительским. Дед - узловатые пальцы обхватили резную рукоятку палки, наполовину отвернувшись, он смотрит в окно электрички. Брезгливо поджатые губы. Его брат, большую часть жизни проживший на Украине, совсем не похожий на рано облысевшего деда - круглолицый, вечно улыбающийся, под шапкой седых волос. В отличие от деда, этот брат никогда не был военным. Он несколько раз приезжал на лето. Голая спина Веры с ее беззащитными позвонками. За исключением Веры, большинство этих, характерных для каждого, положений удержались в его памяти еще с детства. В ту пору родных и близких было у него гораздо больше. Одна из бабушек, в ночной рубашке,с растрепанными седыми волосами, с цветочным горшком в руках и испуганным взглядом - у нее начинается то, что сейчас называют болезнью Альцгеймера. Другая - полная, в платке. С ней летом Саша ходил в лес по понедельникам собирать оставленные туристами пустые бутылки. Бутылки потом отвозили на тачке и сдавали в приемный пункт. И лес будет чище, и лишняя копейка не помешает. Об этой "коммерческой деятельности" не следовало рассказывать деду, который считал, что в семье денег вполне достаточно, а также, что она противоречит "коммунистической морали". -- Дорога была очень утомительная, -сказал Галахов.- Две пересадки, каждый раз контроль... -- Это все наверное после 11 сентября... -- Да нет, раньше тоже было утомительно... Они уже подходили к дому. Разговор, в сущности, поддерживать было не обязательно, как всегда от Ивана исходило ровное родственное тепло. -- А с работой у тебя как? - спросил Иван. -- Ничего. В двухтысячном фирма чуть не прогорела. Обошлось, теперь опять крутимся. Они свернули во двор. Московские гаражи-"ракушки", присыпанные снегом, производили комическое впечатление - каждый из них был короче, чем средний американский автомобиль. Разговор о работе, если подумать, тоже выглядел комично. Иван интересовался ею так же, как некогда успехами Галахова в советском научном институте. Все это, конечно, был ритуал, и они оба это понимали. На самом деле в фирме Галахову приходилось работать так много, что его внутренняя жизнь сильно замедлилась, если не сказать законсервировалась. Консервы, которые открываются при встрече с родственниками. Но работой он был доволен. Можно сказать, только в Америке он научился чувствовать удовольствие от хорошо сделанной работы. На двери парадной появился кодовый замок. Правда, дверь была приоткрыта. Они поднялись на третий этаж. -- Ты помнишь Марину? - сказал Иван. -- Не очень. -- Да племянница твоего дедушки, дочь Николая Петровича - они в Харькове живут. Они всей семьей к вам когда-то приезжали на дачу. -- Тогда, наверное, видел. -- Она недавно ездила в Америку по работе, спрашивала у нас твой телефон. У нас его не было. -- Я вам оставлю, и и-мейл тоже. Пусть звонит, если еще поедет. -- Она до сих пор там. -- Так дайте мне ее номер. -- Она нам ничего не оставила... -- Ну дайте ее родным мои координаты, когда будете писать в Харьков. Иван так долго возился с ключом, что Карина сама изнутри подошла к двери, и спросила, кто там. Почти сразу был обильный ужин (Галахову только дали умыть руки и переодеться) - настолько обильный, что Галахов не знал, как отказаться и, мысленно качая сонной головой, думал, какая часть его - увы, скромных денежных вспомоществований, возможно, пошла на бессмысленное привычное хлебосольство. Миновали те времена, когда качество работника проверяли по его аппетиту, да и что может быть абсурднее, если, к тому же, работник этот - программист... Разговор в основном шел о родственниках - все же лучше, чем о политике. Не беда, что из московской родни, помимо Карины и Ивана, Галахов мало кого помнил. Если не поминать за ужином мистические прорывы в иные измерения, о которых так истосковалась его душа, родственный круг - это лучшее, что было в его жизни. В первое время в Чикаго Галахов под завязку начитался Фрейда и Юнга, этих полузапретных в Советском Союзе авторов. Начитался и пришел к выводу, что в его жизни фрейдистские комплексы не имели никакого значения. Откуда, спрашивается, им было взяться, когда рядом не было никакого авторитарного отца, ни нежно любимой матери, которую хотелось бы отбить у него, чтобы безраздельно завладеть ею, а вместо этой четко расписанной по ролям семейной структуры была расплывчато-доброжелательная туманность родственников, которые появлялись и исчезали, и которые все, кто больше, кто меньше, в меру своих способностей любили Галахова, да и как им было не любить одного из немногочисленных представителей младшего поколения, когда общество - если взять график распределения населения по возрастам - все больше напоминало перевернутую пирамиду. К тому же, родители Галахова были живы, так что повода для трагедии тоже не было. Просто еще в раннем детстве они успели потерять исключительное значение в его жизни, смешавшись с толпой родственников, хотя и не до конца затерявшись в ней. На этом фоне даже развод родителей не был трагедией. Галахов продолжал видеть отца и родных с отцовской стороны. Летом они тоже, хотя и реже, чем родственники со стороны мамы, появлялись на дедовской даче. -- Как ты возмущался, когда мы ходили на рыбалку! -Галахов поднял глаза от тарелки. -- Я очень жалел рыб. -- Как же, помню. Даже отпускать их пробовал. Как дедушка сердился! -- Мне гораздо больше нравилось ходить с вами в кино. Карина улыбнулась. Счастливые годы в золотом тумане... Галахову подумалось, что они все трое сейчас наверное вспомнили одно и то же. Тот год, когда показывали "Фантомаса". В городе попасть на сеансы было совершенно невозможно. В поселке - трудно, но осуществимо - требовались только согласованные действия всех, отдыхавших на даче. Кто пойдет первым и займет очередь за билетами, кто его сменит... Пара часов, проведенных в очереди - и билеты на один из вечерних сеансов твои. Ах, если бы общих воспоминаний достаточно было, чтобы вернуть прошлое... Несомненно, однако, что общность воспоминаний каким-то образом добавляет им телесности. Кратчайшим путем к кинотеатру была тропинка вдоль озера, лето было теплым и дождливым - этот запах жирной земли, пышно разросшейся зелени... На кончиках пальцев - ощущение грубоватой зеленовато-голубой бумаги, из которой делались билеты. -- Он совсем засыпает. -- Еще бы, столько в дороге. -- Пусть ляжет. -- Да, лягу, пожалуй. Вы уж простите.