3
Галахов проснулся в середине ночи в состоянии полного ужаса. Галахову, как и в прежние его приезды, постелили на диване в той комнате, которая когда-то принадлежала его бабушке. Точнее, сестре деда. Прошло столько лет, а что в его жизни изменилось? Воспользовался он как-то той дверью, дверцей в иные измерения, которая приоткрылась перед ним в 89-м году? Надо признать, что нет, всего лишь стал на пятнадцать лет ближе к смерти. Галахов зажег ночник. На пианино стояло два фотопортрета - самой бабушки и ее мужа, которого Галахов не помнил. Он умер значительно раньше, чем дедом была построена дача. На фотографии мужу было лет сорок. У него были усики, которые позже называли гитлеровскими и которые в сталинское время (как ни странно, война на это не повлияла) носили столь многие... Он встал с дивана и подошел к окну. Форточка была открыта, с улицы пахло снегом. Он всегда любил этот запах. Глядя на тускло освещенную улицу за окном, он видел совсем иное. В сущности, отъезд в Штаты был для него всего лишь параллельным переносом. Благодаря ему он сумел избежать чрезмерных унижений, сохранить примерно то же положение, тот же уровень жизни, к которому привык, и которое не удалось бы сохранить, останься он на родине. Занимался поисками выхода в свободное от работы время. В буквальном смысле. На протяжении нескольких лет, после того, как осела муть, поднятая уходом Веры, каждый отпуск он тратил на поездки. Сначала в пределах Штатов, потом - дальше. До самой нынешней попытки вернуться к истокам. Запах снега напомнил ему об одной из этих поездок. Идея была - посетить национальный парк под названием "Glacier"-- "Ледник", на высоте две с чем-то тысячи метров в Скалистых горах, на западе Штатов. Из-за плохой погоды в парк его не пустили - дорога была открыта только до "Макдональдса", дальше - шлагбаум под присмотром пары мрачных охранников. Галахов вернулся на основное шоссе, огибавшее горный массив с ледниками, и поехал дальше, в надежде обнаружить ведущую в горы дорогу, которая не была бы перекрыта. В конце концов, просто дождаться "знака"... Разумом он понимал правоту охраны. Горы были затянуты тучами, из туч хлестал дождь, выше по склонам превращавшийся в снег. Что бы это мог быть за знак? Ну, например, внезапный разрыв в тучах, луч солнца, заставляющий ослепительно сверкнуть вершины. Не зря же он проехал тысячу с лишним миль. Проехав еще миль тридцать, Галахов въехал в индейскую резервацию. Если что-то ее и выделяло, так это особая унылость пейзажа. С холмов исчезли даже кусты. Ливень сделался еще сильнее. Шоссе шло вдоль травянистой неглубокой долины, единственными признаками человеческого присутствия там были похожие на сараи не крашенные постройки в отдалении. Долина постепенно сужалась. Холмы полностью заслонили увенчанную облаками горную страну слева. В термосе еще должно было оставаться немного кофе. Галахов решил при первой возможности остановиться, выпить кофе и посмотреть карту. Возможность представилась лишь после выезда из долины, когда шоссе, пройдя через узкую горловину, вырвалось на пологий склон. Впереди оно снова уходило в холмы. На полдороге была смотровая площадка. Галахов свернул с шоссе и остановился. Дождь немного ослабел. В хорошую погоду отсюда, должно быть, открывался роскошный вид. Сейчас вид показался Галахову не менее потрясающим, но в ином, грозном смысле. Далеко внизу склон упирался прямо в подножия возносящихся к облакам гор - при этой погоде, просто сочетание черных и белых пятен, однако создающее впечатление суровости и величия. Облака, окутавшие вершины, напоминали огромный извивающийся иероглиф. Края свинцовых мазков оттеняли ярко-белые нити. Присутствие смысла было несомненно, хотя сам смысл, как всегда, ускользал от Галахова. Галахов допил кофе, посмотрел на карту. Он находился в самой середине резервации. Час был поздний, пора думать о ночлеге. Он снова ехал между унылых холмов, когда на обочине замаячила фигура в блестящем, как мокрый уголь, дождевике. Фигура вытянула руку, голосуя... Галахов остановился - просто в пику американцам, уж конечно, никакой нормальный американец не стал бы останавливаться в незнакомой местности, чтобы взять попутчика, особенно если это не красотка с журнальной обложки, а мрачный носатый индеец в клеенчатом плаще с капюшоном. Насчет красотки Галахов тоже не был уверен - слишком много было фильмов, в которых красотка играла роль приманки, американец нынче пуганый. Индеец уселся рядом с Галаховым, мрачно поблагодарил. Проехали с милю, наконец, Галахов не выдержал и поинтересовался, куда попутчику надо. Yellow Springs, - пробормотал индеец. - Thirty miles, then t'your left. Nice town. Hotel, casino. Перед глазами Галахова, полупрозрачный, но различимый, продолжал извиваться облачный иероглиф. До самых "Желтых Ключей" они молчали. Поселок состоял из одной улицы. На въезде бензоколонка, посередине двухэтажный отель, напротив него одноэтажное, похожее на раскрашенный сарай казино. Индеец жестом попросил остановиться перед казино, попрощался с Галаховым за руку, вышел. Почему бы и нет? Галахов запарковал машину и тоже пошел в казино. Он должен выиграть - внезапные всплески интуиции редко его подводили. Во всяком случае, должно произойти что-нибудь необыкновенное. Интересно же в конце концов посмотреть на казино внутри? А если интуиция ошиблась, то ведь из-за игорного стола всегда можно встать и уйти? Покинул казино он через три с чем-то часа, проиграв больше семисот долларов, наполовину пьяный и злой. Игра началась не сразу - с ним заговорили, поинтересовались, кто он и откуда, узнав, что он русский, поставили виски. Был абсолютный не сезон, несколько мужчин стояло у стойки бара, ни за одним из обитых сукном столов не играли, только недавний попутчик время от времени с усилием дергал за рычаг игрового автомата. В конце концов Галахова убедили сыграть в покер. Поначалу он выигрывал... Расплачиваясь, он не был уверен, что его не будут удерживать и вообще, что дело кончится добром. Возможно, пассажир замолвил за него слово? Краем глаза Галахов видел, как тот о чем-то разговаривал с барменом. Галахов сел в машину, завел мотор. Дело шло к полуночи, но оставаться в "Желтых Ключах" было явным безумием. Он снова был один, снова на шоссе, но ощущение, что опасность миновала, не приходило.