5
На Рязанском проспекте была пробка до горизонта. Галахов, намеревавшийся воспользоваться маршруткой - лучше смотреть на сбрасывающую старую кожу Москву из окна микроавтобуса, чем на вечно усталые и раздраженные лица в метро, вынужден был все же сменить план и повернуть к станции. Недалеко от входа лежал мертвец. Ну, может, и не мертвец, а просто мертвецки пьяный человек - определить по синему, покрытому кровоподтеками лицу было трудно. Спешащие люди огибали его или переступали через. Судя по данным опросов, процентов двадцать-тридцать граждан переживают за честь России, готовы тратить энергию, искать виновников, бороться с врагами, так чего ж тут-то никто не подойдет, не посмотрит? - со злостью подумал Галахов. Нельзя сказать, чтобы он думал словами - слова - это только поплавки, удерживающие мысль на поверхности потока. Спеша, как все, он тоже обогнул тело. - Отчего ж не помочь самому? - ему вспомнились другие случаи, в советское время такое тоже бывало, и в постсоветское, конечно, случалось, он и подходил, и знал, разумеется, как и большинство людей в толпе, что как правило никакого толку из попытки помочь не выйдет, и мог поставить себе в заслугу, что иногда все же пытался - например, когда однажды озлобленная девка из киоска выгнала, раздев чуть не догола - до плавок - на улицу мальчика лет десяти. Году в девяносто третьем. Из ее выкриков Галахов уяснил, что она пригрела бездомного, одела его, обула, а он повадился воровать из киоска игрушки. Ребенок пытался спрятаться за кустами, дело тоже было около метро, по лицу мальчишки текли грязные слезы, в руках он крутил какую-то пластиковую детальку от конструктора. Галахов в свою очередь наорал на девку, позвал смущенного, не совсем еще закостеневшего на работе милиционера, сам купил мальчонке в другом киоске футболку и штаны - а что потом? - оставил его под присмотром молодого сержанта, разумеется без какой-либо гарантии, что жизнь ребенка повернется к лучшему. Но ведь он, Галахов, и не претендовал на роль спасителя родины, в отличие от шумливых патриотов. Спустившись в метро, Галахов перевел дух. Трудно надеяться на просветление сознания, когда по каждому поводу и без повода тебя захлестывают волны эмоций... Чтобы успокоиться, он взял своей левой рукой правую - пощупать пульс... Эннеады Плотина... Щупая свой пульс, подключаясь к глубинному ритму, отсекая все лишнее, он вспомнил стишок, который написал когда-то. Это верно, он не писал беллетристики, но стишки сочинял. Не для того, чтобы понравиться - он их, в общем, почти никому не показывал, и были они абстрактными, на посторонний взгляд неэмоциональными, эдакими рассчитанными на одного себя заклинаниями, восстановителями ритма. Стишок сейчас был кстати. Печаль незавершенности - Качается возок. Печать незавершенности - Дешевый образок. Кончаются песчаные Глухие пустыри, Покачиваясь, странные Плывут монастыри. Налево, мимо, побоку, Направо, мимо, вскачь, Прозрачно-белым облаком Неведомых удач... Здесь Галахову пришлось задуматься, как, это он помнил, когда-то, сочиняя, тоже пришлось остановиться, задуматься - что же дальше? Невидимая засветло Над зубьями застав Одна чиста и ласкова Холодная звезда... А ведь стихотворение было как-то связано с Плотином. Куда же ты, куда же ты Оставя тишину, Поддавшись смертной слабости, Не веря никому... У последней строчки этого четверостишия был вариант. "Спешишь через чуму." В самом деле, в Риме началась чума и на старости лет Плотин, за долгие годы, казалось бы, достигший высокой ступени просветления, и почти ежедневно общавшийся с высшими мирами, говорят, струсил, и обратился в бегство. Если в начале работы над стихотворением Галахов еще не думал о Плотине, хотя к тому времени где-то уже читал о нем, то в конце этот рассказ о старом философе направлял его мысли - тем более, что конец давался трудно. У последнего четверостишия тоже были варианты, и ни на одном из них Галахов не мог окончательно остановиться. Не ты ль учил доверчивых - Не скрыться никуда От света бесконечного, От Божьего суда... Звучало хлестко. Проблема была в том, что Плотин ни о каком Страшном Суде не говорил. Какой смысл сочинять стихи, тем более, только для себя, если не стремиться к внутренней точности? Может, лучше так: Не ты ль учил доверчивых - Лишь радость без конца .......................................... ............. Божьего лица... Для того, чтобы развлекать окружающих, он обычно придумывал теории. Например, что большая часть нашей памяти хранится вне нас, а возвращается при посещении тех мест (парков, городов, квартир) где она осталась. Ситуация - надо же было оказаться в Москве, чтобы вспомнить стихотворение - подтверждала и эту шуточную теорию, придавая ей неожиданную глубину. Похоже, вспоминая, Галахов следовал тому же самому пути, по которому когда-то двигался, сочиняя стишок. Но энергия была не та, и он сомневался, что придет к окончательному решению. Пора было переходить на кольцевую линию. Москва, Москва - там все иначе, Грубей румянец, мягче снег. И, может быть, живет удача, Которой в Ленинграде нет. Эти стихи тоже явно воспользовались случаем, чтобы вылезти из каких-то дальних закоулков памяти. Или его теория была правильной, и это четверостишие так и дожидалось Галахова двадцать пять лет в московском метро? Висело где-нибудь в углу, как паутина? Всю дорогу до площади Трех Вокзалов Галахов усиленно пытался вспомнить что-нибудь еще, но никаких больше собственных стихотворений у него в Москве не хранилось - вспоминались только чужие: "Посольских переулков тишина...". Можно было, конечно, переиначить еще одно, шуточное, петербургское, в котором говорилось о Московском вокзале: На площади у трех вокзалов Раз трое девушек стояло... ...Единственное, что резко изменилось с прошлого приезда - это длина очередей в кассу. Очереди стали очень короткими, и значит, следовало быстро принимать решение. С одной стороны, ему уже хотелось поскорее уехать, какая-то ватная неспособность поговорить с родными так, как мечталось, удручала и огорчала. Возможно, этой же ночью. Бежать от или бежать к - только бы все было быстрее. С другой стороны - он понимал, как расстроятся Иван и Карина, даже если оправдания покажутся убедительными, например, что на ближайшие дни нет хороших билетов, и затем, он ведь еще остановится у них на обратном пути. Очередь подошла. Билеты были. И на сегодня, и на завтра, и на послезавтра, и на дневные и на вечерние поезда. Поколебавшись, Галахов выбрал компромиссный вариант - скоростной сидячий поезд Р-200, отправлявшийся завтра во второй половине дня. Более дорогой билет позволит все утро провести с родными, а сейчас наконец-то впереди несколько свободных часов, когда можно, никуда не спеша, просто погулять по Москве.