мал Галахов. Есть тайны, которые обречены остаться нераскрытыми. Одинокие старики. (Галахову вспомнилось худое лицо тети Люси, бегучий чахоточный румянец у ней на скулах.) Бездетные пары. (Две тайны, иногда открытые друг для друга, но ни для кого больше.) Исчезнувшие народы... Галахову стало страшно. Тайной было все - дуновение ветра (ангел взмахнул крылом), запах горелой бумаги (где-то жгут письма). Совсем рядом проходила гибкая невидимая граница, отделявшая известное от тайны. А собственно, почему рядом? Сегодня она прошла через Галахова. ... Минут через двадцать Галахов снова очутился в притворе церкви. Народу стало значительно больше. Видимо, вот-вот должна была начаться служба. Монах за прилавком бойко торговал свечами. Брали не только свечи - несколько старушек купили на глазах у Галахова маленькие круглые булочки (Галахов вспомнил их название - просфоры). Он стал в очередь, приобрел три красные свечки по полтиннику и, поколебавшись, спросил просфору. Монах смерил его подозрительным взглядом. "Да ты крещеный?" Галахов не нашелся, что ответить и, пожав плечами, отошел. В глубине церкви запели, и Галахов, подавив досаду, вторично погрузился в пахнущую ладаном, густую храмовую полутьму. Прошло немного времени, и он понял, что уже не владеет собой. Поначалу Галахов просто смотрел и слушал. Блеск окладов, расшитые ризы священников, поблескивающие камнями кресты и тиары, - вся эта роскошь не производила на него впечатления. Более сильным оказалось воздействие хора, раскатистых басов диаконов, речитатива священников. Эти звуки чередовались, делались то слабее, то громче, накатывали волнами, подчиняясь мудро выверенному в веках ритму. Смысл слов, которые успевал понять Галахов, тоже не оставлял его равнодушным. Но камня на камне от стен, отгораживавших Галахова от мира, не оставило другое. Народ, наполнявший церковь, на три четверти состоял из старух. Когда вступал хор, они подтягивали дребезжащими голосами. "Господи, помилуй...". "Преподобный отче наш Сергий, моли Бога о нас..." И эти надтреснутые голоса заставили Галахова плотно сжать веки, чтобы не расплакаться! А когда он закрыл глаза, и какая-то намертво скованная приличиями часть галаховского "Я" еще пыталась бороться с влажной щекоткой в горле, изнутри хлынули видения. Казалось, стены, отгораживавшие Галахова от мира, отгораживали его и от собственной его глубины. Может, эта глубина и не теряла никогда связи с миром... Видения сменяли друг друга без какой-то явной связи. Не так уж много общего было между ними, - пожалуй, лишь чудовищное напряжение, готовое взорвать изнутри эти заводы, города, шахты, скалы, людей, деревья, да еще голоса старух, звучавшие за кадром. Когда начинал читать священник или пели дьяконы, старухи замолкали. Галахов открывал глаза, переводил дух. Изредка он неумело крестился - ему казалось неловким стоять столбом между осеняющих себя крестным знамением и кладущих поклоны старух. Затем снова вступал хор, подпевали старухи, и Галахов закрывал глаза, боролся со щекоткой в горле, и смотрел, смотрел... Перед ним (он глядел откуда-то с высоты, возможно, с обрыва) была широкая медленная река. На дальнем берегу стеной вставали черные таежные ели, уже припорошенные снегом. Метрах в пятидесяти от Галахова по реке плыла баржа. Галахов отчетливо видел ржавый низкий борт, тени букв, оставшиеся от названия. На палубе в несколько рядов лицом к галахову стояли люди - старики с длинными седыми бородами, старухи в темных платках; но встречалась и молодежь - подростки, женщины с маленькими детьми на руках, кое-кто - одеты по городскому. Эти люди пели, и их тихое пение сливалось с пением старух, подтягивавших церковному хору. "Господи помилуй..." Галахову вдруг показалось, что, наоборот, голоса загорских старух доносятся из этого дальнего далека... Видение, конечно, пришло из прошлого, и голоса связывали Галахова с этим прошлым. Внезапно Галахов сообразил, что баржа тонет - полоска ржавого металла над черной водой неумолимо уменьшалась. И тут он узнал в первом ряду тетю Люсю. То есть, это не может быть тетя Люся, в панике подумал Галахов, она ведь умерла в 1972-м от инфаркта... Женщине на палубе Галахов дал бы на вид лет пятьдесят. На ней было драное желтое пальто. От всей картины веяло чем-то глухим, довоенным. Галахов читал достаточно, чтобы допускать, что в тридцатые годы могло твориться и такое. Но в 52-м? Об этом ему слышать не приходилось. Кем бы, однако, ни оказалась женщина на барже, ее сходство с тетей Люсей придавало видению Галахова жуткую реальность. К счатью, снова начал читать священник, и Галахо открыл глаза. Он не в силах был больше выносить этот ужас. Не дожидаясь, пока снова вступит хор, он торопливо стал пробираться к выходу. К станции он почти бежал. Лицо обдувал промозглый октябрьский ветер. Последнее видение прояснило смысл некоторых предыдущих. Галахов вспомнил искореженную тайгу, глинистую равнину, изрытую ямами, напоминающими могилы, дощатый забор с колючей проволокой по гребню, толпы людей на площадях, их беззвучно раскрытые рты... То, что не смогли сделать орды кочевников, мы сделали над собой сами... Галахову везло - электричка на Москву отходила через несколько минут, ему почти не пришлось ждать. Оказавшись в ярко освещенном вагоне, Галахов достал детектив с китаянкой на обложке. У Ивана половину книжного шкафа занимало подобное чтиво. Иной раз Галахов посмеивался над его вкусами, но сейчас чувствовал только благодарность. Супермены из "Интеллидженс сервис" выпутывались из невероятных ситуаций, занимались сексом, литрами проливали кровь, похожую на томатный сок, и ощущение жуткой реальности (или реальной жути) постепенно слабело. Галахов читал всю дорогу. В Москве, отрываясь от книги только по необходимости, чтобы не сверзиться куда-нибудь и не угодить под колеса, он сел в метро, на автопилоте осуществил две пересадки, поднялся на поверхность, стоя у выхода, добил третью главу, и только после этого, нехотя засунув детектив в сумку, прошел пешком квартал, отделявший его от дома, где жили Иван и Карина. Открыла ему Карина. Иван еще не пришел. Последние годы, оставив преподавание, Иван работал чиновником в госкомитете по науке и нередко засиживался допоздна на работе. И сегодня он предупреждал, что вернется поздно. Карина разогрела Галахову ужин. Окажись Иван дома, наверняка завязался бы разговор о политике. Иван охотно делился с Галаховым свежими московскими сплетнями, а Галахов поддался бы искушению отвлечься от своих переживаний. Но Карину политика интересовала мало... Галахов уплетал жареную картошку с дефицитной треской, смотрел на полные руки Карины (короткие рукава байкового халата едва доставали до копеечных шрамов, оставшихся от детской прививки оспы), механически отвечал на вопросы о собственной семье (не намечается ли пополнение), о здоровье мамы и ее планах (не собирается ли Екатерина Федоровна в Москву), и думал. Семейная тема не позволяла выйти из круга мыслей, которые продолжали жечь и мучать его изнутри, хотя беспокойство и притупилось дорогой. С другой стороны, Карине могло быть известно нечто такое, что прояснило бы ситуацию - в конце концов, она куда лучше, чем Галахов, знала тетю Люсю. Галахов оторвался от тарелки, посмотрел в лицо Карине, в ее близорукие, слегка навыкате глаза. -- Чего тебе? Чаю? - Карина поспешно приподнялась со стула. -- Да нет, погодите, Карина, - остановил ее Галахов. -- У меня тут приключилась одна история. (Карина встревоженно нахмурилась.) -- Я сегодня рано освободился, прокатился в Загорск. Полное ощущение, будто я уже там бывал. Мне кажется, это связано как-то с тетей Люсей... - из-за сжигавшей его тревоги, Галахов говорил почти сердито. Карина откинулась на спинку стула, рассмеялась, сжала рукой расходящийся ворот халата. -- Ну у тебя и память! -- То есть? - Галахов растерялся. -- Тебе в 55 сколько было? -- Я с мая 53-го... -- Значит, два с половиной. Ты жил у тети Люси... Тебе правда никто об этом не рассказывал? -- Никто. -- Тетя Люся большая была богомолка. - Карина продолжала смеяться. - Уж с ней-то вы в Загорск, я думаю, не раз ездили. -- Но как я у нее оказался? Карина перестала смеяться. -- А ты не знаешь? -- Нет... Галахов снова встревожился. Карина заговорила не сразу, будто подбирая слова. -- Видишь ли... Твоего папу тогда... Несправедливо обвинили... В 55 его еще не освободили, не разобрались... В общем, твоя мама ездила к нему на свидание... Далеко, в Казахстан... А тебя оставила тете Люсе... -- И долго я у нее жил? -- Месяца полтора... Ты был такой смешной... - Карина снова улыбнулась. Несмотря на возраст, лицо Карины казалось гладким, на нем почти отсутствовали морщины. Тяжеловатые щеки. Под глазами тени. Серые глаза. Густые брови. В черных волосах лишь кое-где змеилась седина. Почти неподвижное, оно, это лицо, оказывается, умело быть таким выразительным... Карина, не дожидаясь просьбы, поднялась, налила Галахову чаю. Она и сейчас красива, поразился Галахов. Об этом он как-то раньше не задумывался. Легкий или тяжелый у нее характер? И много ли она еще хранит ключей к тайнам? Впрочем, эти вопросы не несли и тысячной доли остроты тех вопросов, которые задавал себе Галахов, кружа по Загорску. Он прихлебывал индийский чай, слушал Карину, рассказывавшую о тете Люсе. Подробности интересовали его, но не могли сравниться