ясь, пока снова вступит хор, он торопливо стал пробираться к выходу. К станции он почти бежал. Лицо обдувал промозглый октябрьский ветер. Последнее видение прояснило смысл некоторых предыдущих. Галахов вспомнил искореженную тайгу, глинистую равнину, изрытую ямами, напоминающими могилы, дощатый забор с колючей проволокой по гребню, толпы людей на площадях, их беззвучно раскрытые рты... То, что не смогли сделать орды кочевников, мы сделали над собой сами... Галахову везло - электричка на Москву отходила через несколько минут, ему почти не пришлось ждать. Оказавшись в ярко освещенном вагоне, Галахов достал детектив с китаянкой на обложке. У Ивана половину книжного шкафа занимало подобное чтиво. Иной раз Галахов посмеивался над его вкусами, но сейчас чувствовал только благодарность. Супермены из "Интеллидженс сервис" выпутывались из невероятных ситуаций, занимались сексом, литрами проливали кровь, похожую на томатный сок, и ощущение жуткой реальности (или реальной жути) постепенно слабело. Галахов читал всю дорогу. В Москве, отрываясь от книги только по необходимости, чтобы не сверзиться куда-нибудь и не угодить под колеса, он сел в метро, на автопилоте осуществил две пересадки, поднялся на поверхность, стоя у выхода, добил третью главу, и только после этого, нехотя засунув детектив в сумку, прошел пешком квартал, отделявший его от дома, где жили Иван и Карина. Открыла ему Карина. Иван еще не пришел. Последние годы, оставив преподавание, Иван работал чиновником в госкомитете по науке и нередко засиживался допоздна на работе. И сегодня он предупреждал, что вернется поздно. Карина разогрела Галахову ужин. Окажись Иван дома, наверняка завязался бы разговор о политике. Иван охотно делился с Галаховым свежими московскими сплетнями, а Галахов поддался бы искушению отвлечься от своих переживаний. Но Карину политика интересовала мало... Галахов уплетал жареную картошку с дефицитной треской, смотрел на полные руки Карины (короткие рукава байкового халата едва доставали до копеечных шрамов, оставшихся от детской прививки оспы), механически отвечал на вопросы о собственной семье (не намечается ли пополнение), о здоровье мамы и ее планах (не собирается ли Екатерина Федоровна в Москву), и думал. Семейная тема не позволяла выйти из круга мыслей, которые продолжали жечь и мучать его изнутри, хотя беспокойство и притупилось дорогой. С другой стороны, Карине могло быть известно нечто такое, что прояснило бы ситуацию - в конце концов, она куда лучше, чем Галахов, знала тетю Люсю. Галахов оторвался от тарелки, посмотрел в лицо Карине, в ее близорукие, слегка навыкате глаза. -- Чего тебе? Чаю? - Карина поспешно приподнялась со стула. -- Да нет, погодите, Карина, - остановил ее Галахов. -- У меня тут приключилась одна история. (Карина встревоженно нахмурилась.) -- Я сегодня рано освободился, прокатился в Загорск. Полное ощущение, будто я уже там бывал. Мне кажется, это связано как-то с тетей Люсей... - из-за сжигавшей его тревоги, Галахов говорил почти сердито. Карина откинулась на спинку стула, рассмеялась, сжала рукой расходящийся ворот халата. -- Ну у тебя и память! -- То есть? - Галахов растерялся. -- Тебе в 55 сколько было? -- Я с мая 53-го... -- Значит, два с половиной. Ты жил у тети Люси... Тебе правда никто об этом не рассказывал? -- Никто. -- Тетя Люся большая была богомолка. - Карина продолжала смеяться. - Уж с ней-то вы в Загорск, я думаю, не раз ездили. -- Но как я у нее оказался? Карина перестала смеяться. -- А ты не знаешь? -- Нет... Галахов снова встревожился. Карина заговорила не сразу, будто подбирая слова. -- Видишь ли... Твоего папу тогда... Несправедливо обвинили... В 55 его еще не освободили, не разобрались... В общем, твоя мама ездила к нему на свидание... Далеко, в Казахстан... А тебя оставила тете Люсе... -- И долго я у нее жил? -- Месяца полтора... Ты был такой смешной... - Карина снова улыбнулась. Несмотря на возраст, лицо Карины казалось гладким, на нем почти отсутствовали морщины. Тяжеловатые щеки. Под глазами тени. Серые глаза. Густые брови. В черных волосах лишь кое-где змеилась седина. Почти неподвижное, оно, это лицо, оказывается, умело быть таким выразительным... Карина, не дожидаясь просьбы, поднялась, налила Галахову чаю. Она и сейчас красива, поразился Галахов. Об этом он как-то раньше не задумывался. Легкий или тяжелый у нее характер? И много ли она еще хранит ключей к тайнам? Впрочем, эти вопросы не несли и тысячной доли остроты тех вопросов, которые задавал себе Галахов, кружа по Загорску. Он прихлебывал индийский чай, слушал Карину, рассказывавшую о тете Люсе. Подробности интересовали его, но не могли сравниться по значению с тем, что главная загадка перестала быть загадкой. Карина говорила и говорила, будто в кои-то веки получила возможность выговориться. Разрядка ужасного напряжения, накопившаяся смертельная усталость, однако, брали свое и, допив чай, Галахов извинился: он, пожалуй, пойдет спать, тем более, что завтра он едет дневным поездом, а ему еще необходимо заглянуть в магазин, выполнить кое-какие поручения. Как пришел Иван, Галахов не слышал. Этой ночью он спал глухо, крепко, безо всяких сновидений, - по крайней мере, так ему казалось утром. Правда, во рту чувствовался соленый привкус, и он с удивлением понял, что ухитрился как-то прикусить нижнюю губу. Утром, за завтраком, в присутствии Ивана, Карина выглядела скучной и обыкновенной. В разговоре безраздельно господствовала политика, тем более, что, как сказал Иван со значением, грядут перемены. После завтрака Галахов собрал вещи, и, не задерживаясь, выкатился в оккупированную холодным туманом столицу. Заданий было много, следовало спешить. Во время нынешней предотъездной пробежки по Москве он без привычного раздражения забегал в магазины, толокся в очередях. Отголоски вчерашнего смятения минутами еще чувствовались в его мыслях, но все ведь теперь легко увязывалось и объяснялось. Вот, например, баржа. В 55-м тете Люсе было около пятидесяти. Галахов вполне мог спроецировать запомнившийся ему с детства образ в середину навеянной старушечьим пеньем мрачной картины. Подобный механизм психологам известен... Лишь изредка вглядывался Галахов в себя вчерашними глазами. Всплывали откуда-то обрывки картин: ямы с водой в оплывающей глине, руки (свои, Галаховские) на отполированном мозолями черенке лопаты (видел он их вчера, или, может быть, ночью без сновидений?). Неужели он и на этот раз, как всегда, забудет в путанице будней почти все, что было пережито? Ответ, подсказанный вчерашним, грустным и мудрым Галаховым был неутешителен: да, конечно. Любые полеты ума, не подкрепленные делом, изчезнут как сон, как туман. И другая мысль: конечно, бред, что он, Галахов, не ведая о том, совмещал в себе игрока в интеллектуальный бисер с предприимчивым негодяем (нечто подобное он допускал вчера), - но не обеспечивает ли поглощенный мечтаниями ум поле деятельности для одного, двух, трех переполненных энтузиазмом негодяев? Закон равновесия активности... Мучительные рецидивы вчерашнего становились короче, реже, так, медленно, но неотвратимо, выходит человек из тяжелого похмелья. А с магазинами Галахову везло. К двенадцати он отоварил основные заказы - жены, мамы, секретарши шефа. Спокойно выпил двойной кофе в баре интуристовской гостиницы "Ленинград" (прошлый раз он был в столице вместе с шефом, и тот научил его, как проходить в бар). Без двадцати час, за четверть часа до отправления, Галахов уже шел по платформе. Как всегда, у вагонов топтались провожающие, пахло дымком. Галахов уже приближался к своему вагону, когда за спиной его кто-то вдруг закричал: "Саша, Саша!" Некому было окликать здесь Галахова по имени, тем не менее он не выдержал и оглянулся. "Саша!" К Галахову бежала какая-то незнакомая женщина. Он мучительно напрягся, пытаясь вызвать из памяти похожие черты. В душе его непоправимо что-то рушилось.