2
Вообще-то Галахов не писал, как он с некоторым презрением выражался, "беллетристики". Несколько записей, которые он сделал после той давней поездки, служили единственным исключением - слишком сильным оказалось родившееся от случайного сцепления обстоятельств эмоциональное потрясение. Почти все в них было правдой. Даже последняя сцена на платформе. Говоря о внутреннем чувстве, в ней не было ни капли лжи, хотя женщина в конечном счете действительно не знала Галахова. Со временем впечатления слабели, выветривались, но возвращаясь в Москву после долгого отсутствия, Галахов не мог не думать о былом, тем более, что он снова должен был остановиться у Карины и Ивана. Прошло почти пятнадцать лет, но старики были живы, хотя часто болели, перебиваясь на нищенскую пенсию. Иногда с оказией Галахову удавалось переслать им кое-какие деньги. Самолет наконец начал снижение. Галахов глянул в иллюминатор. Сплошная облачность. Нечего и надеяться хоть что-нибудь увидеть до самых последних минут перед посадкой. Усталость от долгого перелета перешла черту, после которой спать уже не хотелось, но при этом трудно было надолго задержаться мыслью на чем-нибудь одном. Чикаго - Нью-Йорк, Нью-Йорк - Амстердам, Амстердам - Москва, без малого сутки в дороге... Окружающий мир для него давно уже развернулся вширь, добавились какие-то новые измерения, возникли какие-то странные переклички, вроде фамилии однокурсника, которая неожиданно совпала с фамилией знаменитого олигарха, но Галахов не строил иллюзий, будто он хоть что-нибудь стал понимать лучше, чем раньше. Разве что, глубину своего непонимания... Большинство банальностей, если их по-настоящему обдумать и прочувствовать, перестают быть банальностями, в них начинает сквозить глубина. Галахов теперь с такой ясной яркостью ощущал эту глубину, любая мелкая деталь, если только на нее обратить внимание, может служить намеком, символом чего-то гораздо большего, точкой притяжения и источником смысла... Для этого даже не требовалось никакого мистического состояния. Чтобы далеко не ходить за примерами, те же обратные переименования, возвращение старых, полузабытых названий, вроде Загорска, снова ставшего Сергиевым Посадом. Святой Сергий Радонежский, благословляющий Димитрия Донского... Любые названия, которые попадаются на пути... КЛМ - голландская авиакомпания... Голландия - Амстердам... В Амстердаме Галахову приходилось бывать, его удивило, насколько некоторые уголки там похожи на Питер, подумалось, что ведь и в те давние времена, когда туда приезжал наш российский царь, который попытался сделать один город, построенный на болоте, похожим на другой, эти уголки в основном уже существовали, не так уж и сильно они изменились за три века, в Амстердаме, который обошли стороной войны, который хвастается несколькими тысячами домов времен Рембрандта (не то что времен Петра Великого), а еще подумалось, не мечтал ли всю оставшуюся жизнь царь-преобразователь стать обыкновенным эмигрантом и спокойно прожить свой век в Голландии. Ходить по мощеным улицам вдоль каналов, покуривать трубку, пить пиво, и заниматься какими-нибудь корабельными делами. Самолет несколько раз тряхнуло и он наконец вынырнул из облаков, оказавшись пугающе близко к покрытой сероватым снегом земле. Впереди уже угадывались контуры аэропорта, но Галахову всегда было тревожно перед посадкой, независимо от погоды, возможно, потому, что с пассажирского места, даже сидя у иллюминатора, до самого последнего момента невозможно увидеть дорожки, хотя земля стремительно приближается - и разумеется, потому, что Галахов знал, что большинство аварий происходит на взлете или при посадке. Впрочем, поправил он себя, в небе есть террористы. Галахов мысленно перекрестился и произнес "Господи, помилуй...". Самолет мягко, мягче обычного, коснулся дорожки, чуть качнулся из стороны в сторону, выровнялся и через несколько минут уже подруливал к терминалу. Галахов, сохранивший российский паспорт, и приехавший со скромным багажом - половинного формата чемодан и небольшой рюкзак за плечами - быстро прошел через паспортный контроль и таможню. Смешно - очередь иностранцев к паспортному окну была значительно больше очереди российских граждан, а в таможне, как на Западе, появился "зеленый коридор". В международном Шереметево Галахов до этого был всего дважды, во время первой поездки в Штаты, кстати, в тот же Чикаго, месячная командировка в 90-м году, одним из отдаленных последствий которой было то, что он сейчас имел американскую "гринкарту" и уже несколько лет работал в этом американском городе. Здание аэропорта изменилось не сильно, но внутренне как-то съежилось, выглядело не то чтобы грязнее, но провинциальнее, будто окончательно рассталось с претензиями на столичный размах, подобно России, отказавшейся от серьезных претензий на статус мировой державы. Из-за многочисленных мелких разгородок, холл казался странно деформированным, в одном углу хищно помаргивали игровые автоматы, бары распахивали объятия более-менее по западному, но больше не пытались на кого-либо произвести впечатление своей "международностью". Когда-то, в далеком детстве, Иван подарил Галахову иллюстрированный альбом, посвященный палеонтологии - трилобиты, динозавры, индрикотерий... Насмотревшись, Галахов изобрел тогда зверя, не упоминавшегося в альбоме - малого бронтозавра. Теперь он пригодился - современная Россия по сравнению с СССР явно его напоминала. К слову, в детстве Галахов считал обоих бронтозавров, и малого и большого, опасными хищниками... КЛМовский рейс прибыл достаточно поздно, и Галахов поспешил к выходу. Ему еще в Чикаго объяснили, как сейчас лучше добираться до Москвы. Не следует брать такси, маршрутки ходят регулярно, нужный номер можно найти там-то и там-то. Разумеется, тех нескольких сот рублей, которые ему дали в дорогу часто, не в пример Галахову, ездившие на родину чикагские знакомые, на такси бы и не хватило, доллары показывать Галахов не хотел, а пользоваться на глазах у аэроп