Отец ушёл по своим делам, а Витя и Андрей забрались на плоскую, горячую, поросшую паслёном и бурьяном крышу рыбацкой избушки.
Лицо у Андрея было бронзовым и непроницаемым, как у индейца. Ему казалось, что Витя всё ещё сердится на него, а та улеглась на спину, пристально вглядываясь в белесовато-голубое жаркое небо. Она улыбалась. Всё ей тут нравилось — и горячее солнце, и пахнущие морем сети, развешанные на плетне, и бурьян на крыше домика, и даже этот увалень Андрей, который пыхтел рядом и так смешно выговаривал букву «г».
Ей нравилась его сдержанность и какая-то ненавязчивая уверенность в себе. И ей вовсе не хотелось начинать первый свой день в этом замечательном месте ссорой да ещё с сыном закадычного папиного друга. Она чувствовала — человек он стоящий. И, если говорить честно, никакой он не увалень, скорее наоборот, быстрый и гибкий, как кошка.
— Не дуйся, хорошо? Чего интересного — дуться? Давай лучше дружить! — сказала она.
Андрей поглядел на неё.
— Я дуюсь? — удивился он. — Я думал, ты станешь дуться. А ты… Ты молодец! — Андрей вдруг смутился, уши его заполыхали. С такой разновидностью девчачьего племени он ещё не встречался. А у той уже рот до ушей и в глазах никакого ехидства или зловредности. Местные девчонки никогда бы не сказали таких слов. Он растерянно хмыкнул и неожиданно для себя сказал:
— Давай! Но уж дружить так дружить! Согласна?
— Согласна!
И оттого, что вышло всё так просто и хорошо, Андрею стало легко и весело. Смешная всё-таки девчонка! С парнем, конечно, всё было бы гораздо проще: парню и шею накостылять можно, если что не так. А тут… «Давай дружить!» — и всё! Девчонка ему нравилась.
Про коварную букву «г» и о многом другом. От автора
А теперь, читатель, расскажу о событиях, для тебя почти доисторических, потому что происходили они ровно тридцать лет назад. В этом самом городке, в котором находятся сейчас Витя и Андрей. Героями тех событий были их отцы. А звали отцов просто Костик и Стас. И никто не знал тогда, кем они станут, потому что кто же угадает, что получится из двенадцатилетних мальчишек!
Было это в сорок шестом году. В маленьком городишке, который сейчас городишком уже не назовёшь — так он разросся, Костик и его мама жили уже почти год, и Костик малость прижился. А поначалу дела его были плохи, хоть беги куда глаза глядят.
А всё началось с явной глупости — просто он говорил не так, как другие мальчишки. И всё из-за проклятой буквы «г». Боже мой, сколько она ему крови попортила, сколько он из-за неё синяков и шишек получил!
Он произносил твёрдо — «г», «город», «где», «галка». А у всех остальных получалось по-другому, что-то среднее между «х» и «г», звук такой с придыханием. Ох, и доставалось же ему!
— Гогочка! Вон Гогочка идёт! — кричали ему вслед. И стоило Костику услышать это самое «гогочка идёт», — как он белел, сжимал намертво челюсти и лез в драку. В таком состоянии ему было всё равно, кто противник, сколько их.
О результатах сами можете догадаться.
Результаты, прямо скажем, были плачевные.
Вот, значит, буква «г» — это во-первых.
А во-вторых, ему надо было занять определённое место в обществе, завоевать авторитет.
А это значит — приходилось драться со всеми подряд — как тогда говорили, «стыкаться», начиная с самых хилых и кончая признанными силачами, потому что в этом деле были свои тонкости.
К примеру сказать, сосед его Володька, маленький такой, тугой, как теннисный мячик, разделывался почти что со всеми и боялся единственного человека — своего старшего брата Оську.
Но самое смешное, что на всей улице, пожалуй, не было мальчишки, который не мог бы накостылять долговязому Оське шею.
И вот частенько получалось так — зарёванный Оська являлся домой, и Володька шёл мстить братниному обидчику.
Довели Костика местные мальчишки до такого состояния, что он стал бросаться на кого попало как бешеный, уже и вовсе безо всяких причин. Мальчишки вместе пережили все ужасы войны и оккупации. Они были сплочены. Даже когда ссорились между собой. А Костик был «чужой». Да ещё гордость мешала ему спускать самую малую обиду. И потому мальчишки стали объединяться. Нормальное дело.
Суровые были времена. Война только кончилась, но костлявую мерзкую свою тень успела наложить на всех, кто с ней соприкоснулся — начиная от ребят и кончая взрослыми людьми.
И как я уже говорил, не столько сама война, сколько фашистская оккупация.
Мама плакала, причитала, она была в полной растерянности — хоть съезжай с квартиры, хоть из города уезжай. А с жильём было очень трудно, да и работу просто так не бросишь.