Еще меньше повезло греческой машине. В сарае рядом с ней стояли бочки не то с жиром, не то с дегтем, коим смолили лодки, и бронза изрядно покоробилась, а местами и сплавилась. Лицевая плоскость, ранее покрытая циферблатами, сейчас представляла ровную поверхность. И лишь оставалось догадываться, что творилось внутри.
Нашли тело Николая — его мундир изрядно истлел, но тело опознали по Георгиевскому кресту и пуговицам. Над телом зарыдал отец, он слал проклятия англичанам, обещал кару Небесную и от себя лично.
Страдания отца были просты и понятны. Не было нужды воевать с мертвыми.
«Уже пусть Николай останется для всех героем», — думал Аркадий.
Но не тут-то было.
— А ведь мы так и не узнали, кто был, пся крев, шпионом, — задумчиво заметил Ладимировский.
— Ах да, — очнулся жучок. — Мне, видимо, придется арестовать следующих господ…
Это было уже слишком: неужто и из могилы Николай будет портить жизни сравнительно добропорядочным гражданам?..
— Нет нужды в арестах, — сказал Аркадий. — Шпионом был Николай Рязанин. Потому он и оказался внизу, рядом с машиной. Я убил его. А гусар в форме Александрийского гусарского был связным.
— Чем докажете? — сказал жучок. — Вы, безусловно, вне подозрений. Однако такое заявление требует доказательств.
— Я убил его пером. Немецким писчим патентованным перышком. Оно сейчас в его голове, если не сплавилось.
Он говорил еще, пересказывая разговор в сторожке, приметы, улики, по которым стоило бы догадаться раньше. Говорил как в тумане, и не видел, как поднялся и бросился на него с кулаками городничий. Не видел, как два квартальных надзирателей успели схватить обезумевшего родителя.
Доктору Эльмту было не до мертвецов — помощи ждали живые. Потому к телу Николая были приставлены два стражника. Аркадий присел на камень так, чтоб видеть убитого издалека. Близко на него было неприятно смотреть.
К нему подошел жучок, подал руку для рукопожатия, но ладонью вниз, словно для поцелуя. Аркадий, впрочем, руку пожал. Рукопожатие у него было какое-то некрепкое, зыбкое, и юноше показалось, словно он пожал медузу.
— Благодарю за твою работу, — сказал жучок. — Ты сделал все за нас.
— Вам бы стоило открыться раньше.
— Кому? — устало сказал жучок. — Я не мог никому довериться.
— Например мне.
— Вас я подозревал в первую очередь.
— Отчего?
— Вы тщеславны.
— Николай — тоже…
— Я полагал, что его тщеславие удовлетворено.
Из кармана сюртука жучок достал фляжку, отхлебнул глоток, поморщился и убрал флягу, даже не предложив собеседнику.
— Мы шли будто бы вместе, — сказал Аркадий. — Но оказались в таких разных местах…
Жучок кивнул:
— Он доставил нам хлопот. А казалось бы — всего один человек… Беда в том, что генералы мыслят категориями армий. Фельдмаршалы чертят на картах жирные стрелки, сужающиеся к конечной точке по мере потери живой массы. И никто не учитывает, что там, в толпе есть человек-соринка, который посмотрит на приказы снизу вверх и скажет: а какого черта? И эта самая соринка-человек забьет наипродуманейший механизм. Заставит его работать так, что нам и в страшном сне не снилось…
Из черепной коробки доктор Эльмпт в присутствии агента извлек стальное перо. Будучи осмотрено, оно было возвращено Аркадию, и тот зашвырнул его в первую же придорожную канаву.
Впрочем, в тот же день купил в лавке точно такое же.
День последний
Жучок сменил потертый сюртук на безупречный мундир, украшенный орденом Святого Георгия. Степень ордена была самая низкая, четвертая, но ты ж попробуй ее заслужи! Еще офицер перестал сутулиться, расправил плечи, сбрил щетину и оставил лишь щегольские усики. Прежний ловчила с замашками шулера словно исчез, и вчерашние его партнеры по азартным играм делали вид, что не узнавали офицера. И ведь ясно было, что акции никарагуанского канала не стоят бумаги, на которой напечатаны, однако никто не требовал денег назад. Дело было вовсе не в том, что рубли и копейки, плаченные за акции, остались в городе как проигрыши за карточным и бильярдным столом. Купцы старались о себе не напоминать, судорожно восстанавливая слова, произнесенные по пьяной лавочке — не было ли сказано что-то лишнее?
Досталось, впрочем, и Аркадию. В доме Аркадия офицер учинил обыск, пересмотрев все книги, все записи. Найдя бумаги с разгадкой кода, выдохнул с облегчением и тут же их отобрал. Юноша изобразил скорбь на лице, но в душе ее не было — он ликовал. Еще вернувшись вчера, он снял с бумаг копии, упаковал их и эскизы сделанные с обнаженной Конкордии в тубу. Саму же тубу он спрятал под крышей конюшни.