Растерянность, испуг, - но внезапно удивительнейшая перемена, как будто вмешательство властной руки, и на черты Толлебена легла тишина.
- Мы не выбирали своего пути, он был нам предначертан, - промолвил он. Ибо он был под властью непознаваемой женщины и невыполнимого долга и покорствовал судьбе.
- Я не могу сам договориться с женой. Ничего не поделаешь, - кротко признал он. - Вы только скажите ей: что я должен сделать, то и сделаю. Что именно? Она лучше знает. - Насколько мыслимо еще смиреннее, но запинаясь, словно с трудом додумывая что-то: - Если потребуется жертва...
Терра тихо повторил:
- Если потребуется жертва...
- Я скорее погибну за отечество...
- ...погибну за отечество.
- ...чем решусь до конца узнать его.
Оба еще шевелили губами, когда уже перестали говорить; тишина показалась им чудовищной.
Затем Толлебен пожал руку Терра и ушел, словно сам был тем неведомым, что шел крестным путем.
Терра поглядел ему вслед, хотел крикнуть: "До пятницы! Теперь вы вдвойне дали мне слово!" - но только поглядел ему вслед.
И вдруг кинулся прочь.
Разогретый асфальт, запах горелой пыли; даже во время быстрой езды на Кенигсплац Терра не мог отделаться от запаха гари. На пороге красного здания сердце у него забилось; ему пришлось остановиться, чтобы перевести дух.
Белый зал, оштукатуренная стена, перед ней за длинным столом черные фигуры, уродливые, карикатурные фигуры, не в меру ожиревшие или совсем высохшие, между двумя апоплексическими лицами непременно одно испитое. Офицеры с высокопарной грацией звякали шпорами перед одним из чудовищ: "Господин директор!", затем чопорно и презрительно опускались рядом с ним на жесткий стул. На этот раз ему не дали глубокого кресла! Умышленно не дали! Военная суровость, - его посадили у голой стены, так у него вид был импозантнее!
- Не угодно ли сигару, господин граф? - с нарочитой грубостью, смущенно и фальшиво спросил промышленник и добавил: - Подарок моего друга Памстея из стального треста, американского миллиардера, господин граф! Сегодня вместе завтракали.
- Завтракали? Очень хорошо, - повторил офицер, убежденный, что эта мразь непременно должна днем обедать, и притом картофельным супом. Тем сильнее подчеркивал он собственное тонкое воспитание. Директору стало невмоготу.
- После войны мы возьмем дело в свои руки, господин граф!
- Превосходно, господин директор.
- У вас здесь мертвечина какая-то!
Граф Гаунфест, уклончиво:
- Вы не знаете, кто тот молодой брюнет, что стоит подле господина председателя Плоквурста?
- Гедульдих. Его секретарь. Что вы в нем нашли? - Тупое недоумение отца семейства.
Молодой Гедульдих почуял что-то и, прищурясь, послал в ответ иронический взгляд, полный соблазна. На графа Гаунфеста после этого стало так неприятно смотреть, что промышленник в ужасе отодвинулся. Председатель Плоквурст тоже был явно шокирован, глаза у него налились кровью; он одернул своего секретаря, потом возвысил голос.
- Какова же основная цель? - взревел он.
- Скорее ринуться в бой, - прогнусавила офицерская головка, насаженная на длинную вилку.
- Захватить колонии! - крякнул один из директоров правления.
- Неверно! - заревел Плоквурст.
- Всыпать моему приятелю Пейцтеру, - заявил обер-адмирал собственной персоной.
Какой-то череп изрек:
- Необходима диктатура.
- Нет, не то! - ревел Плоквурст, меж тем как все что-то выкрикивали наперебой.
- Боевой дух! - крикнул Гаунфест, изгибая бедро в сторону молодого Гедульдиха.
- Отмена налогов! - раздавалось со всех сторон; и кваканье совершенно голых, круглых, как шар, черепов: - Контроль над всем мировым хозяйством!
Председатель Плоквурст загремел в охрипший колокольчик.
- Чушь! - взревел он; и когда шум стих: - Все это очень хорошо, ну, а если вдруг не выгорит...
- Я воспрещаю высказывать подобные сомнения в моем присутствии! - резко прозвучало из высокого форменного воротника.
- Чушь! - повторил Плоквурст. - Основная цель, - прорычал он, утихомирить рабочих, разнести профессиональные союзы!
- И я то же говорил! - закричали все промышленники. Это было слишком важно для каждого из них, чтобы рискнуть выговорить это вслух.
- Еще десять лет, - рычал Плоквурст, - и профессиональные союзы одолеют нас, нам тогда крышка. А потому хватит церемоний: война, да поживее. Голод дело неприятное, в эпидемиях тоже хорошего мало, но мы представляем слишком серьезные интересы, сантименты нам не к лицу.
- Совершенно справедливо! - Решительно, со скорбным оттенком.
- Действовать прямо и наверняка, чего же гуманнее! - подтвердил Плоквурст. - Потом будем восстанавливать, тут-то и начнется наш расцвет! Победа или поражение, нам безразлично. Наш враг - рабочая сволочь.
Тут всеобщая решимость приняла радостный оттенок. Но не у военных, вернее, не у всех; задумчивая добродушная физиономия произнесла:
- Кроме интересов, я помню еще о людях, кроме вас, господа, еще о нации.
- Мы все настроены националистически! - закричали те.
- Строго националистически! - заревел председатель Плоквурст. Национальная вражда необходима, иначе откуда возьмутся дела!
Добродушная физиономия решилась на такое энергичное вмешательство, какое только казалось ей возможным:
- Дела за счет жизни ваших соотечественников? Фи, господа! - Тишина. Ропот.
Наконец Плоквурст:
- Я беспрерывно слышу: фи! Если бы я не видел, что самые большие звезды навешаны именно на этом господине, я бы сказал: ваше превосходительство, тут вы ни черта не смыслите. Это не по вашей специальности. Занимайтесь военными смотрами!
Добродушная физиономия повернулась к выходу. Другие офицеры уговорили ее остаться. Они доказывали, что у этих субъектов вообще забавные манеры, а Плоквурст - завзятый оригинал. Оживление заметно нарастало, по всему залу кто-то кого-то убеждал. Добродушная физиономия вздумала усомниться в безусловном превосходстве германской артиллерии. Это задело за живое промышленников. Они сразу заговорили не о поставках, а о нравственной обязанности кастрировать вырождающиеся расы, неизвестно кого подразумевая под этим - то ли добродушную физиономию, то ли врага, у которого были более усовершенствованные орудия.
- Господа! - сказала уже не сама добродушная физиономия, которой все опротивело, а ее адъютант. - Вам бы следовало чаще бывать в церкви. - Хохот. Заминка, растерянность, но тотчас новая вспышка, столь сильная, что двое директоров задохлись, их пришлось попрыскать водой. У одного началась рвота, его вывели.