- И это истинная правда, - пояснял Куршмид, пока они поднимались по лестнице. - Жизнь, или то, что под этим понимает фон Прасс, состоит из добывания денег и наслаждений. Посему он в первую очередь держит консультанта по биржевым делам или тот содержит его. Случается, что акции, которые он рекламирует в своей газете, идут на повышение, но крах они терпят всегда. В обоих случаях он не в убытке. Ну, а уж тут недалеко и до сводничества в крупном масштабе.
- Отдел наслаждений, - заметил Терра.
- Отдел Б доставляет среди прочего и связи с двором, если это уже не сделано отделом А.
- А я?
- Подождите минутку. Мы устраиваем выставки, проводим гастроли, создаем знаменитостей. Здесь, как и на всякой другой бирже, мы привлекаем средства мелкого люда, а это и есть самые крупные. Мы обслуживаем весь мир искусств.
- Мы?
- Я заведую рекламой, - скромно ответил Куршмид. - Хотите занять мое место?
- Я не такой энтузиаст, как вы, и потому вряд ли буду на высоте.
- Фон Прасс не спрашивает рекомендаций. Зато требует, чтобы вы каким-нибудь особо успешным маневром немедленно оправдали свое жалованье за первые пять лет.
- А как он платит?
- Вполне достаточно для того, чтобы вы не сбежали.
- Ну, это, кажется, не совсем так: ведь вы же собираетесь уйти.
Куршмид замедлил с ответом.
- У меня есть для этого личные причины, - признался он и покраснел.
- Моя сестра Леа, - сказал Терра, - говорят, произвела сильное впечатление во Франкфурте в пьесе какого-то Гуммеля, что ли?
- Вы познакомитесь с ним! - радостно воскликнул Куршмид. - Я пробуду здесь еще несколько дней до отъезда во Франкфурт.
Они как раз входили в широко открытую дверь приемной "Главного агентства по устройству жизни". Там стояли два круглых дивана, обитых красным плюшем, посреди которых на задрапированных тумбах красовались серые от пыли букеты бумажных цветов. В такой ранний час на диванах сидели только пожилой бритый мужчина и два молодых, того же типа; они на что-то ворчали. В это время вошла еще дама, красивая и изящная; все они объединились, чтобы возмущаться уже громко.
- Эта комната представляет собой праздничную сторону жизни, - пояснил Куршмид и обратил внимание своего спутника на золотые ленты венков по стенам и на вставленные в богатые рамы портреты знаменитостей обоего пола: их позы выражали полное удовлетворение жизнью. На самом свету стоял небольшой столб для объявлений с многообещающими числами гигантского размера и с изображением танцующих звезд варьете, которые обещали еще больше.
Слева - завешенная стеклянная дверь, прямо видна следующая комната. За деревянной загородкой, охраняющей несгораемый шкаф, кто-то метался из стороны в сторону, как дикий зверь в клетке.
- Господин Зейферт! - крикнул Куршмид через загородку. - Что, придет господин директор?
- Придет, но не тогда, когда вы его ждете, - послышалось оттуда.
Зейферт с быстротой молнии провел рукой по космам волос, переложил связку бумаг, быстро-быстро, как зверь роет засохшую листву, перелистал какие-то записочки на столе и уже снова очутился подле кассы. Рядом в стене было видно отверстие рупора. Куршмид опасливо к нему приблизился и вдруг сорвал с головы шляпу, - из отверстия послышался рычащий голос.
- Отлично, господин директор, слушаюсь, сию минуту, - залепетал Куршмид и поклонился.
Робко и поспешно повел он за собой Терра. Посетители, притихнув, глядели им вслед.
Зейферт сам открыл им загородку и собрался даже полой своего сюртука вытереть гостю стул; физиономия у него была озабоченная и потная, а рот без передышки извергал сведения о господине директоре и стереотипные изъявления вежливости; но Куршмид стремился дальше. Позади кассы, в большом пустом помещении они обнаружили двух инвалидов. Из-за конторки у окна привстал белокурый курносый человек в зеленой куртке. "Народ встает", - произнес он при этом. Посреди комнаты за большим кухонным столом скромный еврей надписывал адреса; он тоже поклонился.
- Элиас, что, есть там кто-нибудь? - спросил его Куршмид.
Но еврей, скорчив унылую гримасу, пожал плечами. Вместо него "народ" поспешил сообщить:
- Нет никого, если только никто не поднялся через люк.
- Идем, - сказал Куршмид.
Они вошли в темную каморку; там днем и ночью при газовом свете, за дощатой стойкой, на которой стояли горшок с клейстером и кружка пива, копошился старик в синем переднике и в очках.
- Дядюшка Ланге, Альма исправится непременно, - произнес мимоходом Куршмид.
Старик взволнованно бросил ему вслед:
- Это вы всегда говорите, господин Куршмид, когда-нибудь так оно и будет!
Дверь, к которой они подошли, открылась беспрепятственно. За ней два шага пустого пространства. Терра хотел пройти вперед, но в темноте натолкнулся на войлочную обивку.
- Черт возьми, откройте!
- С этой стороны нет ручки, - ответил Куршмид.
Терра проворчал:
- Любопытный субъект. Судя по всему, он должен носить железную маску.
- Можете говорить громко, - сказал Куршмид. - Дверь обита войлоком, и к тому же он туг на ухо.
В это время войлочная загородка беззвучно повернулась.
Прямо книжный шкаф с полуоткрытыми дверцами, точно створками ширмы. Слева еще одна, обитая войлоком дверь, справа лестница вниз. "Люк, - решил Терра, - откуда поднимаются".
Куршмид притворил дверь. Обернувшись, он сказал:
- Теперь молчите, он видит вас.
Глухой кашель - и из-за книжных полок вырос директор, весь в сером. Бесшумно приблизился он по ковру, вытянув шею из костлявых плеч и опасливо поводя сплюснутой головой, взгляд его так и впился в руки пришедшего: что тот принес? Внезапно он остановился и поднял глаза. Терра испугался блеска этих черных глаз. Эти глаза предвещали безумие, - разве не были они похожи на его собственные глаза? Но тут директор скривил бритый рот и протянул руку с длинными пальцами.
- Ну-с, итак? - сказал он, словно появление Терра давно предрешено судьбой.
Рукопожатие его было цепкое, но холодное; лицо смуглое, с желтыми бороздами, как растрескавшаяся кожа, выдубленная раз навсегда неизвестно в каких переделках. Он погрузился в глубокое кресло, невероятно далеко вытянул тощие ноги, - настоящий скелет с оскалом крупных зубов из слоновой кости. В такой позе он производил впечатление какого-то ископаемого. "Черт возьми, подумал Терра, - с кем я спутался?"