— Ванесса, мы все это уже слышали. — Миссис Ситон повернулась к Найджелу: — У нас была очень тревожная ночь. Я вышла из дому вскоре после начала грозы посмотреть, не испугалась ли Китти, наша кобыла, она очень робкая. Ванесса, наверное, тогда нас и видела, остальное ей приснилось.
— Но я говорю, что это было не тогда! Я…
— Ты не должна спорить с матерью, — сказал Роберт Ситон миролюбиво. — В любом случае какое это имеет значение?
— Моя честность ставится под самомнение, — воскликнула Ванесса с видом мученицы.
— Под сомнение, толстушка, под сомнение! — улыбнулся Лайонел Ситон.
— Не смей называть меня толстушкой! Надо уважать женщин.
Ленч, сопровождаемый семейными шутками и словечками, прошел относительно спокойно. Финни Блэк, усмехаясь и хрюкая по поводу смешных реплик молодых людей, ловко прислуживал за столом. Найджел подумал про себя, что Ситоны воспринимают происшедшее с присущим им самообладанием.
Однако, как выяснилось, он был не совсем прав. После завтрака, когда Лайонел и Ванесса ушли, миссис Ситон вернулась к тому, что якобы во сне видела Ванесса.
— Мы думали, будет лучше, если скажем, что будто ей все приснилось. Она действительно тогда видела Роберта и меня. Я лучше объясню, — она посмотрела на мужа, — так как мистер Стрэйнджуэйз намекал, что ночь с четверга на пятницу очень важна.
Финни Блэк, рассказала она, всегда страшно возбуждался во время грозы, его находили блуждающим вокруг дома или неподалеку, он почти терял рассудок («как дитя, слишком восприимчивое дитя»). Супруги решили заглянуть в его спальню — комната была пуста. Поэтому они стали искать его повсюду, негромко окликая по имени, чтобы не напугать еще больше.
— И он нашелся? — спросил Найджел.
— Не сразу. Финни появился часом позже, промокший до нитки, — сказал Роберт.
Миссис Ситон, доверительно понизив голос, сказала:
— Понимаете, Ванесса очень нервная. И никогда особенно не симпатизировала Финни. Вот почему мы так повели себя. Было бы крайне неразумно дать ей понять, что Финни иногда бродит вокруг дома в темноте.
«Пожалуй, — подумал Найджел, — еще более неразумно вообще держать его в доме и не предупредить девочку о возможности встречи с безумным и что-то бормочущим карликом, который может однажды ночью забрести в ее комнату. Однако это не мое дело», — решил Найджел и в конце концов сказал:
— Да, понятно. Это объясняет все. Скажите, миссис Ситон, вы и ваша семья так давно связаны с этой деревней, что, наверное, знаете историю каждой семьи. Не помните ли вы, чтобы кто-нибудь тайком покинул Ферри Лэйси лет девять или десять назад? Человек лет сорока пяти или пятидесяти? Который жил здесь всю жизнь или по крайней мере был хорошо знаком с окрестностями?
Задав свои вопросы, Найджел ужаснулся тому впечатлению, какое они произвели на хозяина и хозяйку. Лицо Дженет Ситон, слегка желтоватое, потемнело от мгновенно выступившего румянца, а ее большие руки впились в ручки кресла. Роберт Ситон от неожиданности разинул рот, трубку изо рта ему пришлось вынуть.
Наступила напряженная, мертвая тишина. Потом оба разом заговорили и одновременно умолкли.
— Однако это непостижимо, — наконец сказал поэт после продолжительной паузы. — Не правда ли, Дженет? Я хочу сказать, что ваше описание очень точное, Стрэйнджуэйз Оно полностью соответствует…
— Чему же?
— Оно соответствует возрасту моего старшего брата Освальда и тому, как сложилась его судьба.
— Роберт, я не думаю, что мистер Стрэйнджуэйз…
— Но так и есть, — сказал поэт, отметая протесты жены нетерпеливым жестом. — Это было десять лет тому назад. И ему исполнилось тогда — дайте подумать — пятьдесят, нет, сорок девять лет. И конечно, он знал окрестности как свои пять пальцев.
— Но он не исчезал тайком, я уверен, — сказал Найджел. — Ваш брат уехал за границу? Где он сейчас?
— О нет, — сказал Роберт Ситон, — он не уезжал. Однажды Освальд исчез. На следующий день я узнал, что он утопился, бедняга.
Глава 4
Темное прошлое
Перед тем как расстаться, они условились, что Найджел переедет в Плэш Медоу в понедельник. Это даст ему возможность побыть еще один день целиком с Полом. Пересекая двор по направлению к амбару, он думал о том, как все удачно складывается: у него будет возможность посвятить всю следующую неделю изучению рукописей Роберта Ситона, забыв о преступлении в Ферри Лэйси. После того, что рассказал ему поэт и как он это сделал, Найджел не мог всерьез предполагать, что принял приглашение убийцы. Конечно, жаль, что Освальд Ситон утопился десять лет назад. Теоретически он прекрасно вписывался в данную ситуацию: паршивая овца возвращается в семейное стадо, вызывая всеобщее замешательство. Возможно, старший Ситон шантажирует родственников — и его голова летит с плеч долой. Можно сообразить, что Дженет Ситон пойдет на что угодно, лишь бы сохранить свое теперешнее положение. Но теперь эта гипотеза, слава Богу, утратила всякую вероятность.
Найджел обошел амбар, машинально отметив, что единственная дверь открывалась во двор, тогда как большие, до пола, двустворчатые окна с другой стороны выходили на подъездную аллею, которая вела к дороге. Чуть дальше был разбит небольшой сад — газон, кусты роз, несколько яблонь. Оглянувшись, он увидел Мару Торренс, открывающую двустворчатые окна. Мара впустила его в мастерскую. Это было просторное, высокое, прохладное помещение, занимавшее половину строения, чистые белые стены упирались прямо в деревянную крышу. Другая часть амбара разделена на два этажа: кухня-столовая и подсобные комнаты внизу, три небольшие спальни и ванная наверху. Попасть на второй этаж, который раньше был чердаком, можно по крутой лестнице из мастерской; чердак имел балюстраду и снизу напоминал хоры.
Мара, откровенно скучая, по просьбе Найджела показала ему все помещение. Найджел выглянул из окна ее спальни — именно она видела, как Ситоны ходили по двору во время грозы. Он отметил, что эта комната больше других удалена от лестницы, ближе остальных спальня самого Торренса, а посредине второго этажа находилась свободная комната, похожая на склад.
Они вернулись в мастерскую. Пока Мара готовила кофе, Найджел изучал картины, низко развешанные на стенах, вдоль которых были сложены холсты. Реннел Торренс, безусловно, плодовитый художник. Признаки гениальности, однако, были не столь очевидны. В своей живописи он обращался к романтическим темам, воплощая их напыщенно, претенциозно и небрежно. «Он хочет предстать пророком, — думал Найджел, — но его видения надуманны и выглядят как жалкие попытки раздуть скромный талант до масштабов величия». Все картины казались однообразной серией незаконченных этюдов к еще не начатому шедевру.
Найджел повернулся к столу, заставленному грязными стаканами и красками вперемешку со старыми журналами. Один из них раскрыт на странице с фотографией Ситонов и Торренсов перед домом в Плэш Медоу.
«Творческое согласие, — прочитал Найджел. — Известный поэт Роберт Ситон с семьей перед своим старым прекрасным домом в Ферри Лэйси. Миссис Ситон принадлежит к роду Лэйси, которые владели здешним поместьем с незапамятных времен. Рядом — художник Реннел Торренс и его очаровательная дочь. Торренсы живут в Плэш Медоу, рядом, в старом амбаре, перестроенном для них мистером и миссис Ситон в удобную мастерскую».
Журнал был датирован июлем прошлого года. Найджел отложил его и перешел к другому столу, около кресла художника. На столе лежал круглый предмет, накрытый Материей. Найджел снял ее. У него перехватило дыхание — голова! Вылепленная из глины. Голова Роберта Ситона. Рядом с ней любой холст из находившихся в мастерской казался третьесортным. В скульптурном портрете была удивительная жизненная сила и энергия. Но поразительное дело: лицо поэта искажено гримасой злорадства и непристойности. Каждая черта была легко узнаваема, почти фотографически точна, в целом же получилось воплощение порока. Это было лицо дьявола, наслаждающегося своей отверженностью.