— Джентльмены, — начал он. — Нет нужды напоминать вам, насколько важен предстоящий спектакль для «Уэстфилдских комедиантов». Нам оказали высочайшую честь и пригласили выступить перед нашей любимой королевой, чтобы тем самым прославить труппу. От сегодняшнего спектакля зависит наше будущее, и нельзя позволить неудачам отвлечь нас от главного. Да, побег юного Дика Ханидью случился очень некстати, но не более. Это лишь пустяк. Мы восполним пробелы и приложим все усилия, чтобы отыграть пьесу так, как она того заслуживает. — Он гордо потряс кулаком. — Давайте покажем, на что мы способны. Докажем всем, что мы крепкие парни, верноподданные ее величества и самые лучшие актеры в Лондоне!
Поднялся ужасный гам, и все члены труппы заняли свои места.
«Уэстфилдским комедиантам» предстояло играть в зале тридцать метров в длину и около двенадцати в ширину. С резного деревянного потолка свисала люстра со свечами, жарко горел камин. В верхней части стен были прорублены большие стрельчатые окна, между которыми помещались портреты английских монархов, прославившихся на поле брани. Но, увы, уэстфилдцы были слишком заняты репетицией и не обратили внимания на роскошь, которая их окружала. Они работали на подмостках, возведенных в дальнем конце зала. С трех сторон сцену окружали места для зрителей, расположенные в несколько рядов, а непосредственно перед ней, на небольшом возвышении, стоял королевский трон.
Репетиция превратилась в сплав профессионального хладнокровия и необузданной импровизации. Уэстфилдцы допустили пару ошибок, но тут же их исправили. Мартин Ио играл не так замечательно, как Ричард Ханидью, но вполне сносно. Остальные актеры подстраивались под него. Мало-помалу настроение улучшалось. Пьеса набирала обороты, и логика развития действия постепенно захватывала актеров.
Когда репетиция подошла к концу, все устроились в соседнем помещении, которое отвели под гримерную. Напряжение последних суток истощило артистов морально и физически, но они уже приходили в себя. С Фаэторном у кормила уэстфилдцы верили, что смогут завоевать славу благодаря «Верноподданному».
Однако Джон Таллис не разделял всеобщих надежд. Его терзали мрачные предчувствия, которые ничто не в силах было развеять. Он все еще волновался из-за сцены казни. Хотя пока все шло по плану и топор приземлялся на плаху в нескольких сантиметрах от его головы, мальчик никак не мог успокоиться. А что, если рука Сэмюеля Раффа дрогнет? Казни — дело такое, всегда возможны недоразумения. Самым знаменитым палачом в Англии был человек по прозвищу Бык, печально известный именно своими промахами. Он участвовал в мрачной трагедии, развернувшейся в замке Фотерингей, и обезглавил королеву Шотландии только с третьей попытки. А ведь Бык был мастером своего дела. С чего бы это Раффу оказаться лучше? Ведь он неопытный новичок со смертельным оружием в руках.
Таллис снова захныкал.
— Мистер Фаэторн, найдите для Лоренцо другого дублера, — взмолился он.
— Больше некому, — ответил Фаэторн.
— А Джордж Дарт? Он тоже маленького роста.
— Да уж, — кивнул Лоуренс. — Но достаточно ли он смел? Достаточно ли умен? Достаточно ли хорош? Нет, нет и нет! Он не актер, а всего лишь дурачок на побегушках. Может справиться только с самым примитивным заданием. А Лоренцо — герой! Нельзя, чтобы меня дублировал полоумный!
— Пожалуйста, освободите меня от этой роли! — заклинал Таллис.
— Она поможет тебе закалить характер!
— Но мне страшно, сэр!
— Обуздай свои эмоции, как и положено актеру. Тебе оказана большая честь!
— Но почему я?!
Лоуренс улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой:
— Потому что у тебя отлично получается, Джон.
И Фаэторн удалился, не дав мальчику возразить.
Итак, Джон оказался в ловушке внутри дублета. Он затравленно посмотрел на Сэмюеля Раффа. Тот был спокоен и расслаблен, как обычно, но мальчика по-прежнему снедала тревога. Если рука палача дрогнет, карьера Таллиса расколется пополам вместе с его собственной головой. Ему стало дурно от этой мысли.
По комнате расползалось приглушенное волнение. Все пребывали в предвкушении выступления перед королевой. Новая пьеса станет вершиной в карьере «Уэстфилдских комедиантов». В ней говорилось о долге, патриотизме и любви — отличный рождественский подарок для ее величества.
Но Джон Таллис считал иначе. Для него высшей точкой стала сцена казни. Остальные сцены и вся пьеса в целом его не волновали. Лишь одно имело значение: куда упадет топор?
Елизавета и ее свита в этот вечер поужинали в роскоши. Сытые и пьяные, кавалеры и дамы заняли свои места в зале Ричмондского дворца. В мерцающих бликах тысячи свечей толпа зрителей казалась нарядной и красочной. За жеманными позами и манерами, за показным сарказмом таилась искренняя заинтересованность. На премьеру «Верноподданного» собралась восприимчивая публика.