— И этот бредет сюда же!… Только уж опоздал, голубчик! — ворчливо процедил он сквозь зубы.
Человек, заговоривший с Пельдрамом, был Дик Маттерн. Заносчивый, непроходимый болван, воображавший о себе очень много, он считал себя вправе бесцеремонно заговаривать с директором полиции.
— Хорошо, что я встретил вас, — сказал он, поздоровавшись с Пельдрамом. — Вы разрешите мне обратиться к вам с несколькими словами?
Пельдрам, весело настроенный и раньше, окончательно расцвел душой после удачи своего сватовства к прекрасной Вилли. Вероятно, дорогой он соображал про себя, что его должность, принесшая ему и без того много выгод, способствовала теперь устройству его судьбы.
— Разрешаю, — с улыбкой ответил он, — если только вы по своей мудрости не наговорите опять какой-нибудь нелепости.
— Нелепости? — переспросил озадаченный Дик. — Я полагал, что вы признали теперь справедливость моей догадки.
— Относительно чего? — спросил Пельдрам.
— Да насчет Киприана, Ведь он оказался заговорщиком. Хотя ранил только служанку, но покушался-то убить нашу всемилостивейшую королеву.
— Черт побери! Так это вам известно?.. Тогда я должен немедленно схватить вас за шиворот.
— Меня?.. Я ровно ничего не знаю, а только предполагаю.
— Так я и думал, дружище Дик. Держите-ка лучше про себя свои предположения; не надо возбуждать напрасное любопытство, иначе вам могут учинить весьма подробный допрос. Если я услышу от вас еще что-нибудь подобное, то буду вынужден распорядиться на этот счет. Впрочем, вы — осел, вот вам и весь сказ!
С этими словами Пельдрам отправился своей дорогой.
Дик Маттерн остался на месте, как пораженный громом. У него хватило рассудка опомниться и внезапно прозреть. Наконец он хлопнул себя по губам и подумал:
«А ведь этот малый прав!… Мне следовало сообразить, что власти хотят на этот раз замять дело, а если понадобится, то станут хватать тех, кто болтает зря. О, как глупо с моей стороны! Что же, я ошибся и насчет старика? Нет, его будет нетрудно запугать. По крайней мере попытаюсь».
И Дик зашагал к дому оружейника. Он прошел прямо в мастерскую, где встретил хозяина и поздоровался с ним. Оллан спокойно ответил на его приветствие.
— Ну, что, — сказал Маттерн, — не прав ли я был относительно того чужеземца?
— Совершенно прав! — подтвердил мастер.
— Мне пришло в голову, что теперь вы, пожалуй, возьмете меня к себе обратно.
— Отчего же нет? Если вы исполните одно условие.
— Все, какие вам угодно, мастер! — поспешно подхватил Дик. — Но у меня к вам еще одна просьба. Если уж мы с вами разговорились по душам, то я хотел бы попросить у вас руки вашей дочери Вилли!
— Хорошо, мы потолкуем об этом после, я не отказываю вам пока, тем более, что наши намерения отчасти сходятся между собой. Пельдрам только что был здесь. У него точно такие же виды на Вилли, как и у вас…
— У этого?…
Дик запнулся.
— Значит, он — ваш соперник.
— Черт бы его побрал!…
— Но в этом человеке есть то, из-за чего его нельзя спровадить со двора!
— О, я понимаю!
— Тем лучше! Значит, ваше дело избавиться от соперника, и, если это случится, я опять возьму вас к себе мастером и тогда мы поговорим насчет Вилли.
— Прекрасно… но…
— Вы хотите сказать: как вам разделаться с ним?
— Вот именно!
— Это уж ваша забота, Дик. Может статься, меня вынудят заявить, что вы были заодно с Киприаном.
— Что вы? Что вы?..
— Так что, избавляйся от соперника, или попадай ему в когти.
— Я подумаю, — проворчал Дик и ушел.
Самонадеянно заговорил он сегодня с Пельдрамом и победоносно явился к Оллану, но Пельдрам сбил с него спесь, а Оллан повернул все дело в другую сторону.
На обратном пути Маттерн обдумывал случившееся. Вероятно, он не принял еще никакого решения, когда невольно оказался около жилища Пельдрама, но, поколебавшись, собрался с духом и вошел в дом.
Глава двадцать седьмая
БЕЗ ВЕРНЫХ СЛУГ
Валингэм все не хотел понять намерения Елизаветы относительно Марии Стюарт, и она решила обратиться к другим придворным, выбрав для этого секретаря Девисона. Его обязанность состояла преимущественно в том, чтобы излагать королеве содержание бумаг, подаваемых ей на подпись. Поэтому они во время его доклада часто оставались вдвоем, это и послужило Елизавете поводом намекнуть ему о своих желаниях.