— Как же так, товарищи? — Калугин с удивлением смотрел на своих работников. Мачульский недоуменно пожал плечами, а Рыбникова так и осталась сидеть с раскрытым ртом. — Как же так?
— Прошу сдать оружие! — приказал Долгирев. — Все трое до окончания следствия арестованы. Следствие поручаю вести товарищу Бухбанду. Приступайте.
Он повернулся и вышел из кабинета. Калугин протянул Бухбанду наган. Мачульский выложил на стол свой трофейный браунинг, связку ключей и печать в небольшом сером кисете, залитом чернилами.
Вошел комендант Веролюбов и с ним двое красноармейцев. Арестованные молча направились к выходу.
— Двоих в арестное помещение, а Калугина ко мне в кабинет, — распорядился Бухбанд.
Когда опустела комната, Яков Арнольдович запер сейф, закрыл окно и, выйдя в коридор, тщательно опечатал дверь. Допрос он начал немедля.
ДОСТОВЕРНО ИЗВЕСТНО: КУБАНСКИЙ — БЫВШИЙ ЕСАУЛ. КВАРТИРУЕТ В ПЯТИГОРСКЕ, НИЖЕГОРОДСКАЯ, 21.
О ТЕРЦЕВЕ. ТОЧНО: БЫВШИЙ КОЛЛЕЖСКИЙ РЕГИСТРАТОР. РАБОТАЕТ В ОДНОМ ИЗ ГУБЕРНСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ.
Разговор с Калугиным длился недолго. Было видно, что он или действительно ничего не знает, или умело ведет игру. Он был потрясен случившимся, а в конце допроса заявил, что за свое ротозейство готов понести самое строгое наказание.
Так же ничего не дал и допрос Рыбниковой. Она плакала в ответ на вопросы и, все еще не веря в происходящее, надеялась, что сейчас товарищи рассмеются и скажут, что все это было просто шуткой. Но сквозь слезы она видела суровое лицо Бухбанда.
— Если вы что-то знаете, то напрасно запираетесь. Нужно откровенно рассказать все, что вам может быть известно о краже бланков. Вы сами их брали?
— Зачем?
— Это уже другой вопрос. Кого вы подозреваете? Калугин мог их взять?
— Зачем? — снова повторила Рыбникова.
— Отвечайте на вопросы. Ключи от сейфа были когда-нибудь у вас?
— Нет.
— А у Мачульского?
— Может, когда болел Калугин… Но это еще без меня.
— Он никогда не вызывал у вас подозрений? — вмешался Долгирев.
Она растерянно оглянулась:
— Разве можно так жестоко подозревать?
— И все же, если участие кого-либо из вас в краже документов будет доказано, тот будет расстрелян. Как бы это ни было жестоко, — отрезал председатель губчека.
— Так что же вам известно о Калугине? — спокойно и настойчиво спросил Бухбанд, — Что подозрительного замечали вы в его поведении?
Рыбникова опустила голову.
В этот момент скрипнула дверь и показался Веролюбов:
— Мачульский просится… Вести?
— Ведите!
Без ремня Мачульский казался еще выше. Руки безвольно повисли, словно плети, а на лице появился серый налет.
— Документы продал я, — хрипло выдавил он. — Прошу снять подозрение с моих товарищей. Они ни о чем не знают и не виновны…
В глазах его была какая-то безысходная решимость.
— Рассказывайте, — приказал Бухбанд. — По порядку…
Мачульский сел на табурет и сжал большими ладонями колени.
— Последнее время дома нет ни крошки, — по его худым скулам забегали острые желваки. — А у меня шесть ртов. Мал мала меньше. Самого малого схоронил…
Голос его дрогнул.
— Разжалобить хочешь? — спросил Долгирев.
— Нет. Хочу, чтобы правильно поняли. Я не подлец и не враг. Вы знаете, что я был у белых. Если контрой был, давно б переметнулся. Но дело не в том… Я сейчас…
Началось с того, что к ним в дом стал частенько захаживать новый сосед. Внимательный, заботливый. Говорил, что сам из рабочих. Умный мужик. Стал иногда приносить гостинцы ребятишкам. То хлеба кусок, то воблу, то леденцов.
— Я нутром чувствовал, что все это неспроста, да ничего не мог поделать, когда видел, как ребятишки набрасывались на хлеб.
По небритой щеке Мачульского скатилась слеза. Он сердито вытер рукавом глаза и с ожесточением продолжал:
— А потом пошли разговоры всякие. За жизнь и вообще. Ботинки вот сшил мне… Когда меньшего схоронил, он говорит, что, мол, за святоша ты такой? Дите, говорит, угробил, а мог бы выходить, «Это как же?» — спрашиваю. «А так, — говорит. — У меня есть друг. В пае со мной состоит. Нужно ему ездить по станицам у казаков кожу закупать, а пропусков нет. Ты достал бы, а мы уж твоих мальцов в беде не оставим». Сломило меня горе-то. Бог с ним, думаю, вреда советской власти от того не будет, коли кто и ездит по станицам за кожей, а дети сыты будут. Я ему сначала от разных учреждений доставал, а теперь вот четыре наших взял… Если б знать…