И под переливы нежной свирели, которою рассказывал я тем, кто умел понимать, все бывшее в гроте, с торжеством выходила к народу, скромно потупив блестящие очи, нежная дева. Гулом приветственных криков и рукоплесканиями встречали долго ее ожидавшие жители города. Прекращались шутки, шепот и спор, и все устремляли полный благочестивого умиления взор на венец из свежей сосны над розовым от смущенья лицом…
Но никогда не следует уступать женским мольбам! Не верь, о странник, обещаниям пурпурных уст, дарящих тебе поцелуи, обещают ли они тебе вечную страсть, или только розовый благоуханный венок… Один только раз увенчала им мужественную мощь мою дева, но ее никто не подозревал в принесении жертвы Афродите. У нее не было красиво лицо, но я пленился этим лицом, когда оно омывалось слезами… Эта девушка не преминула украсить мое изваяние цветами Киприды… Но ее вскоре выдали замуж далеко от родины… Все же остальные забывали обыкновенно сдерживать клятвы свои… Мало того, благодаря их болтовне, про меня стала ходить дурная молва. В городе заговорили, что бог Пан берет взятки, что его посулами можно склонить показывать ложное… Я сделался строже и не хотел играть тем, кто игры не заслуживал. Я прятался вместе со свирелью моей в самые темные уголки этого грота от преследовавших меня мольбами своими девиц, отталкивал их и, если они не хотели уходить обратно к толпе, поздно вечером выводил их через другой скрытый в кустах тесный выход в долину, где их уже дожидался обыкновенно любовник…
Но одна из таких дочерей этого города безвозвратно погубила добрую славу мою. После неудачных попыток меня обольстить, она, разорвав себе тунику и растрепав волоса, в растерзанном виде выскочила из грота, крича, что я домогался ее любви в уплату за сосновый венок и игру на свирели. Когда же она мне отказала, я, будто бы, овладел ею насильно. Бывшие в толпе друзья этой девы, хотя и хорошо знали цену рассказу ее, стали шуметь и громко меня обвинять в корысти и лжи…
Это так возмутило меня, что я пришел в гнев и громким внезапным воплем своим навел такой страх на толпу, что она в тот же миг метнулась вон из ущелья, в безумном страхе давя тех, кто упал.
После этого случая окрестные жители редко решались меня вопрошать о чистоте своих дев. Большею частью они обращались на суд божества соседней реки… Теперь не шумят уже по камням в соседней долине ее холодные струи. Они иссякли, и сама прекрасная нимфа этой реки отошла вместе с ними туда, где царить мрачный Гадес. Ты наверно не знаешь истории нимфы Родопис, хотя я и рассказывал ее некогда одному бродячему поэту, побывавшему в этих местах. Он говорил, что его зовут Тацием…
Так вот, еще в те времена, когда царили здесь олимпийцы, одной из самых любимых спутниц Артемиды была презиравшая мужчин девушка по имени Родопис. В высоко подобранной тунике, с колчаном, полным бронзовых стрел, за спиной и острым дротом в руке, гонялась она вместе с богиней за рыжими львами и легконогими ланями. Лай охотничьих псов быль ей приятней разговора мужей, и она дала даже клятву при алтаре Артемиды-Охотницы никогда не приносить унизительной жертвы Киприде.
Когда эта клятва дошла до слуха матери Эроса, Пенорожденная была очень прогневана таким непокорством и вознамерилась наказать горделивую деву.
В том же городе жил молодой человек, столь же превосходивший своей красотою всех юношей, насколько Родопис была прекраснее дев. Подобно ей Эвтиник предавался охоте и подобно ей отвергал дела Афродиты.
В сопровождении Эроса, богиня направила полет свой в тот лес, где охотились ни разу не встречавшиеся дотоле дева и юноша. При виде Родопис, которая целилась в лань, Афродита сказала своему крылатому сыну: „Вот она, сын мой! Стрелою своею заставь полюбить ту, которая отвергает наши дела. Заставь ее покориться воле богов“.
И золотая стрела с именем гордого юноши, сверкнув из лука юного бога, поразила Родопис в самое сердце, в то время, как сама отважная дева свалила бронзовой стрелой быстроногую лань. В тот же миг из лесу вышел прекрасный как бог Эвтиник.